Путь в Кронштадт у генерал-адмирала, на хорошем извозчике, занял примерно два с половиной часа. День стоял солнечный, а мороз был умеренный, в этот один из крайних январских дней 1890 года. Вскоре перед глазами Великого князя предстал Степан Осипович и тот уже приготовил домашнюю заготовку:
«Вы же хотели на трех броненосцах лишь артиллерию усилить чуть-чуть, а в результате я вижу добавлены и два дымохода, для носовой кочегарки, кормовой мостик перенесен ближе ко второй дымовой трубе, а орудий, если было, главный калибр трогать не будем: шесть 6-дм и дюжина 3-дм, то сейчас, по моим данным оставили Вы шесть 6-дм, восемь 4,2-дюйма и четырнадцать 3,4-дюйма. Как Вы это объясните?»
«Вы же сами велели снаряды не облегченные заказать, а как на Черноморских броненосцах. Вот я и все такие заказал, увеличение веса компенсировал уменьшением орудий среднего калибра, так как 4,2-дюймовая пушка стреляет в два раза чаще, чем 6-дюймовая и в результате если в минуту раньше выстреливали восемнадцать снарядов максимум, то сейчас девять 6-дм и две дюжины 4,2-дюймовых, весом аж 26-кг бронебойный и 19-кг фугасный».
«Мостик то зачем надо трогать было? Это же расходы дополнительные и время на переделку, а также материалы новые потребны», – поинтересовался Алексей Александрович.
«Я так и так пытался угол поворота орудий калибром 9-дюймов улучшить, никак по другому не получается, у меня и сейчас зимой работы ведутся, так что к навигации успеем, все будет сделано», – заверил Макаров.
«Но, Вы такой перечень материалов запросили, что, как будто новый корабль строите».
«Переделка соглашусь глобальная, но она того стоит, все учтено, до последней заклепки, – оправдался Степан Осипович, – ничего лишнего нет и не предвидится».
После разговора в кабинете начальника Кронштадтского порта, на которую Степан Осипович был назначен в прошлом году, Великий князь в сопровождении контр-адмирала осмотрел все три строящихся корабля, рассказал в кратце о решении заложить на верфях Петербурга три корабля и три броненосных крейсера, и отбыл обратно к себе во дворец.
Степан же на следующий день, проверив ход работ на кораблях вмороженных в лед, направился к своему другу Дмитрию Ивановичу – ученому и изобретателю, находящемуся в почтенном возрасте 56 лет.
Товарищи обнялись и седовласый учёный стал рассказывать: