Вскоре дверь его квартиры слетела с петель. Макс только успел схватить ноутбук и прыгнуть в окно, ведущие на пожарную лестницу. За ним гнались, как за зверем, за нарушение «лицензионной тайны». Он знал, что шансов спастись немного, но внутри его горела та же решимость. Пока он дышит, пока его сердце бьётся – он будет бороться за правду.
Макс исчез в лабиринте городских улиц, оставив лишь файлы, которые успел загрузить в сеть. Пока он мчался по переулкам, пытаясь оторваться от преследователей, его история уже начала распространяться. Маленькие крупицы правды начали жить своей жизнью, как вирус, заражая умы людей, заставляя их задуматься, усомниться. В этом был его триумф – даже если его поймают, даже если он исчезнет, правда уже выбралась наружу. Макс знал: мир уже никогда не будет прежним.
Ника стояла у огромного окна лаборатории и смотрела на разливающийся оранжевый свет заката. Город внизу, будто живое существо, пульсировал бесконечной энергией – потоки машин, люди, неоновые вывески и рекламные дроны, снующие между зданиями. Дома, состоящие из стекла и стали, создавали эффект, будто вся архитектура мегаполиса стремилась к небу. Это был мир, пропитанный стремлением вверх, но одновременно тянущий вниз своей жестокостью и законами. Один из этих законов касался лицензий на убийство.
Доктор Хьюго наблюдал за Никой, сидя за столом, на котором был разбросан цифровой мусор: микросхемы, паяльники, голографические чертежи. Хьюго был мужчиной средних лет с задумчивым взглядом и выгоревшими от переживаний глазами. Его лаборатория служила местом, где смешивались технологии и человечность, создавая существ вроде Ники. Она была киборгом, но гораздо больше, чем просто машиной с набором программных алгоритмов. У нее была душа – если, конечно, можно назвать душой тщательно просчитанный искусственный интеллект, который умел сопереживать.
– Сегодня Вопрос зададут тебе, Ника, – сказал Хьюго, вздохнув. – Ты готова?
Она повернулась к нему, ее глаза – пара холодных лазурных линз – вспыхнули на мгновение. Вопрос. Киборгам не задавали его прежде, их считали машинами, пусть и очень продвинутыми. Но в этой антиутопии, где человеческая жизнь ценилась лишь по числу лицензий, даже такие, как Ника, получили право решать – убивать или нет.