Булгаков. Вот эта жизнь? (Обводит вокруг руками.)
Любовь Евгеньевна. Ах, не издевайся. Ты – мелкий человек.
Булгаков. Я не понимаю, в конце концов, разве я держу тебя? Кто, собственно, мешает тебе вступить в эту живую жизнь? Вступи сама в партию. Ходи с портфелем. Поезжай на Беломорско-Балтийский канал. И прочее.
Любовь Евгеньевна. Наглец! Из-за тебя я обнищала. Идиотский роман, ненависть к окружающим, ни гроша денег, растеряны знакомства… над всем издевается… Куда я пойду? Ты должен был пойти!
Булгаков. Если бы у меня был револьвер, ей-Богу, я б тебя застрелил.
Любовь Евгеньевна. А я жалею, что ты не арестован. Если бы тебя послали на Север и не кормили бы, ты быстро переродился бы.
Булгаков. Есть еще один хороший способ – кормить селедками и не давать пить. А ты пойди, донеси. Дура!
Любовь Евгеньевна. Нищий духом! Наглец!
Булгаков. Нет, не могу больше (Уходит в соседнюю комнату.)
Любовь Евгеньевна (идя за ним). Нет, ты выслушаешь меня.
Затемнение, из соседней комнаты доносятся их возбужденные голоса, постепенно стихают.
Освещается другая часть сцены – кабинет генерального секретаря. Сталин стоя читает какие-то бумаги, из радиоприемника доносится бодрый голос оратора, одобрительный шум большой толпы. Сталин недовольно морщится, подходит в приемнику, выключает, свет медленно гаснет.
Снова освещается левая часть сцены.
Любовь Евгеньевна выходит в шляпе, пальто. Лицо ее в слезах.
Булгаков (идя за ней). Любаша, подожди, не падай духом.
Любовь Евгеньевна. Так жить больше нельзя.
Булгаков. Еще немного терпения. Быть может, несколько недель.
Любовь Евгеньевна. Нет, нет. Оставь, оставь. (Берет сумку и уходит.)
Булгаков. А самое ужасное, что она во многом права. В подвале жить, действительно, совершенно невозможно. Ну, дальше будь что будет. Во всяком случае, сейчас я один, и могу работать. (Пишет.) Синедрион…
Небрежный стук в дверь. Входит Застройщик, деловито роясь на ходу в портфеле.
Застройщик. Я, конечно, прошу прощения, но у меня вопрос срочный и довольно деликатный, денежный. Позвольте, я присяду. (Садится, не дожидаясь приглашения.)
Булгаков. Ну как вам объяснить, что меня нельзя тревожить во время работы? Вы ведь видите, что я пишу?
Застройщик. Я, конечно, вижу, но мне, извиняюсь, неизвестно, что это такое вы пишете. Может, вы такое опять пишете, что, как в прошлый раз, придут и будут тут всю ночь напролет разбираться с этой вашей писаниной. Мало вам, что в тот раз эту вашу собачью повесть забрали и тетрадки всякие. Я, извиняюсь, тоже должен буду сидеть тут до утра и всякие официальные бумаги в ГПУ подписывать. Вот что такое эта ваша писанина. Я, извиняюсь, ежели вам деньги не платят за это, значит, эта писанина ненужная, а если она ненужная, то она скорее всего вредная и антисоветская, и я к этому отношения иметь не хочу. А вы мою деликатность игнорируете и говорите: денег нет!