– Об этом не проси, я купидон.
Меня об этом, правда, бесполезно просить. Такова моя суть.
Но Миша смотрел на меня так, как будто прямо здесь готов был разорвать меня, как того оленя.
Такой огромный медведь с человеческим сердцем:
Он сидел на лавке и занимал наверно всю ее – такой широкий.
Рукой, наверное, мог бы дотянуться до люстры, с места, не вставая – такой высокий.
Взъерошенные косматые волосы до плеч и густая борода – бурого цвета.
Нахмурил брови и смотрел на меня своими карими глазами, но стоит мне в них заглянуть – тоска.
Простая рубаха, расстегнуты пуговицы воротника – густые волосы на груди.
Закатанные рукава – густые волосы на руках.
Широко расставив колени, локтями упираясь в бедра, ссутулился, нагнулся вперед. Тяжело дышит – сейчас разорвет меня на куски.
Цепи. Большие тяжелые цепи. Звенья цепей размером с кулак. Цепи связывают его: проходят на груди, лежат на плечах и падают на деревянный пол – метал.
Эти цепи не сковывают его движений, но они сковывают его силу – эти цепи обладают магией.
– Диана в тебя влюбилась,– сказал Дионис.
– А ты откуда знаешь, отец?
И голос у него – низкий бас, медвежий рык.
– Да этого не скрыть ей, но ты спросил, а значит ты заинтригован.
– Зачем и ты соблазняешь?
– Да мы ведь только говорим. Даем волю языку. А от речей не будет хуже.
– Но разговоры переходят к делу.
– Не всегда.
– Представь, что дразнишь ты собаку костью.
– Но ты уж больше не собака. Теперь ты человек. А люди любят воздух сотрясать без цели. Так, чтобы душу отвести.
– Мне это неизвестно. Я уйду от разговоров. Не соблазняй меня, ни ты отец, ни ты, купидон.
Миша встал и лавка, прогнувшись, выпрямилась обратно со скрипом. Он задел стол и тот почти опрокинулся. А головой, действительно, ударился об люстру. Когда он шел, то доски пола не скрипели, а трещали.
– Я вижу, что и она ему не безразлична – Диана, – сказал Дионис.
– Диана? Фея? дочь Ипполиты?
– Она.
– Но я не пойму, действительно, зачем ты его соблазняешь? Ведь ты сам наслал на него это проклятье. Теперь ему нельзя любить.
– Любить он может. Ему нельзя лишь целовать. Проблемы в этом я не вижу. Да и медведем быть не так уж плохо. Но как сказал ты? Проклятье? Хотя, возможно, дар и проклятье, суть – одно и то же. Ах, Пак, ты – купидон. Меня поймешь ты точно. Какая страсть в нем. Ты ощущаешь? Наружу рвется эта страсть. И как он сдерживает сам себя. Он так натянут, как натянута тетива моего лука. Что же будет, когда я эту тетиву отпущу? Я сам не в силах сдерживаться. Я не сдержался и создал его. Но что же будет, когда и он не в силах будет больше сдерживаться? Что будет, когда поддастся страсти?