– Какая анестезия была? – спросила Смешная шапочка, не оборачиваясь.
– Эпидуралка, спина до сих пор болит.
– Меня зовут Наиль Ришатович. Я анестезиолог. Сейчас мы тебе поставим спинальную анестезию. Она немного отличается от эпидуральной. Пересаживайся на операционный стол. Ох-хо! – вдруг воскликнул он.
Я обернулась и встретилась с глазами цвета весенней травы.
– Вот это у нас хохлома… Это ж надо было так себя расписать!
Я улыбнулась – о своих татуировках всегда приятно слушать.
Моя мама ненавидит татуировки, по ее мнению, их делают только проститутки и зэки. Но я всегда смеюсь в ответ: зато, если я умру и мне почему-то оторвет голову, мое тело всегда можно будет опознать по черепу с цветами на спине, по розе на правой ноге, по сове, летящей над открытой книгой у меня на груди. Так что, можно сказать, я им одолжение делаю.
– Ты, выходит, боли не боишься? Может, мне в коридоре подождать? – усмехнулся анестезиолог. – Так, сейчас я поставлю обезболивающее, потом скажу «замри». В этот момент через катетер, – он показал мне ужасающе длинную толстую иглу, – я начну вводить анестетик. Когда я буду вводить иглу – не чихай, не пукай, не шевелись. Дернешься, и обезболим тебе ногу, а живот нет. Но операцию все равно сделаем. Поняла меня?
Я кивнула. Хотя мне совсем не понравилось его «все равно сделаем». Я знаю не понаслышке, что роды – это больно. Но резать меня наживую… самое ужасное, они ведь точно так и сделают. В первых родах анестезиолог сделал неправильные расчеты и я чувствовала и первый надрез, и второй. Пока я не закричала, что мне невыносимо больно, он и не думал что-то менять.
– Хорошо, наклоняйся вперед, чем глубже, тем лучше.
Я вздохнула и, раздвинув ноги, наклонилась так низко, как позволил живот. Спины коснулся холодок – ватка со спиртом. Потом короткий, совсем не ощутимый укол.
– Хорошо, замерли.
Я задержала дыхание, сконцентрировавшись на двух струйках крови, бегущих по внутренней стороне бедра. Мысленно я болела за правую, но узнать, кто победит в этом бесславном забеге, не смогла, меня попросили выпрямиться и лечь. Ноги отнялись сразу, и уложить их на кушетку самостоятельно я не смогла. Ляззат подвинула их, раскинула мои руки в стороны, затянула ремни и поставила капельницу. В голову пришла мысль об Иисусе, страдающем за наши грехи. А я в тот момент себя чувствовала Девой Марией, несущей грех всех женщин. Хотя у Марии роды, по всей видимости, прошли легко, во всяком случае, никто не упоминал об обратном. Бог наказал женщинам рожать в мучениях, но как сильно мучилась Мария? У нее ведь даже секса не было. Легко ли головка ребенка порвала ей девственную плеву? Сколько часов длились схватки? Родился ли Иисус ножками вперед, разорвав ей влагалище внутри и снаружи, или Бог был милостив и все прошло как по маслу?