Справедливости ради следовало отметить, что такие их невиданные и неслыханные дерзновенные своеволие и самоуправство происходили не всегда, и многим иноземным караванам удавалось благополучно миновать хорезмийские земли.
Однажды, ещё задолго до того, как в зимнюю пору среди невольников появился странный человек по имени Фардас, до них донеслись слухи о разорении кочевыми сакскими племенами соседней сатрапии Бактрии. И вновь грекам было непонятно, почему же Хорезм не вступился за единодержавников, а молча, словно ничего не произошло, воспринял такое дерзкое свершение дикарей.
Но с той самой поры в главном городе стало неспокойно. Всё реже стали доноситься звуки веселья из воинских казарм, и всё чаще и надолго они покидали свой стан. Затевалось что-то серьёзное.
Обычно молчаливый Фардас в один из вечеров обмолвился о гонце, спешно прибывшем во дворец из сатрапии Согдианы, но больше он ничего о нём не знал. Вскоре этот визит стал понятен.
Правитель Хорезма в окружении свиты и в сопровождении личной гвардии двинулся навестить соседнюю Согдиану. Накануне в ночь все войска покинули городские стены, оставив в нём лишь небольшой гарнизон. Рабов с этого дня из помещения не выводили.
– Послушай, что я хочу сказать тебе, Бронт. Это очень важно, – Форкис шёпотом обратился к старшему товарищу, тихо придвинувшись к нему на лежанке. – Самое подходящее время для нас наступило. Думаю, мы можем сбежать отсюда навсегда. Нужно убрать охрану. Это не составит большого труда. На днях я присмотрел одно местечко, недалеко от этой казармы, где можно разжиться лошадьми. Что думаешь?
– Ну ты и сказал! С чего это ты вдруг всполошился? Надо же, ты такое придумал, что прямо дух захватывает! Ложись и спи, – недовольно буркнул тот, поворачиваясь к нему.
– Время подходящее. Вот чего. Война. Все ушли в поход. Мы вроде как и не нужны никому теперь, – объяснял Форкис.
– А дальше что? Куда подадимся? Забыл уже, как все мы сюда попали? Или ты по рытью канав соскучился? А может, ты и у кочевников в неволе побывать хочешь? – Бронт резонно остужал пыл собеседника.
– Ты что, собрался до самой старости быть рабом? Не понимаю я тебя. Ведь столько лет мы мечтали о побеге отсюда, и вот на тебе – он ударился в воспоминания. Тут жизнь, может быть, только начинается у него, а он даже слушать ничего не хочет, – искренне возмутился Форкис.