У Дэвида все хорошо. Настолько, насколько вообще все может быть хорошо у человека, от которого в восторге весь мир. Комментарии на русском, китайском и испанском я прочесть не смогла, но смайлики и сердечки показывают, что они не от хейтеров. Что ж, он заслужил. Справедливость существует, и она восторжествовала, аминь. Интересно, няшка все еще поет в церковном хоре? Скажем, в рамках благотворительности.
На вокзале было холодно. Крошечный зал ожидания промерз насквозь. В нем воняло табачным дымом, влажной шерстью пальто и мочой. Ежедневные усилия уборщицы и запрет на курение не могли побороть застарелую вонь, въевшуюся в пожелтевшие от времени беленые стены. Впрочем, быть может, она исходила от бородатого бомжа с рваным пакетом, из которого торчали пустые бутылки? Он сидел на лавочке у выхода на перрон столько, сколько я себя помнила. Возможно, он был бессмертен, как Вечный жид? Или же на смену старику явился его сын, доказывая переход по наследству социального статуса, на статьи о чем тратится так много типографской краски?
Снаружи шел снег, но здесь ледяной воздух согревало дыхание трех людей, не считая бомжа: молодой матери с девочкой лет семи и темнокожего мужчины за сорок. Когда я вошла в зал, все трое взглянули на меня – бомж был так неподвижен, будто давно умер. На миг мне почудилось, что все они знают, зачем я здесь, и по телу прошла зябкая дрожь.
Впрочем, женщина, скорее всего, была ненамного старше дочери, когда все случилось. Мужчина же, вероятно, перебрался в Хольстед совсем недавно: десять лет назад в городке жило 0,0 иностранцев, тем более с таким цветом кожи.
До регионального поезда оставалось 10 минут. Другие не ходили в Дыр-таун – крохотную, ничем не примечательную дыру в поверхности планеты. Такую нужно искать на карте с мощной лупой. Хотя если послушать местных, то они вели речь не иначе как о самом пупе Земли. В последние два дня я уже наслушалась таких разговоров досыта, но сама предпочитала держать рот на замке – ради покойного папы.
– Я хочу слепить снеговика!
– Нет, золотце, твое пальто намокнет, а нам еще в поезде сидеть.
Девочке не разрешили выйти на перрон. Я сделала это одна. Крупные снежинки покрыли влажными поцелуями губы и веки. Они взяли меня в свой хоровод, закружили, зашептали в уши бесплотными голосами: «А помнишь?..»