Это нужно было срочно запить. Тем более что неизвестный друг оставил под столом, как нарочно, полдюжины отличного эльзасского «белого» пива. Ненавязчивый оттенок кардамона и апельсиновой цедры добавлял к вкусу жизни порой так недостающие ей свежие ноты. На практически голодный желудок напиток подействовал настолько убойно и так незаметно, что Виктор нечувствительно набрался до нормального русского состояния – «а полирнуть?». Но это – добавить и довести до кондиции – должно было произойти несколько позже, пока же стихотворно-песенная тема прочно захватила его размягченное пивом сознание.
Похоже все это «ж-ж-ж» было неспроста. Ответственную работу, кровавую цель – уже заранее оправданную и «отмазанную» от партизанских поползновений совести – просто необходимо вытеснить из головы. Хотя бы на время отдыха и сна, но – отринуть, заместить чем-то не менее ценным, пусть даже на вкус и не совсем трезвого сознания. Лишь бы не думать о «белой обезьяне».
Детство для Виктора кончилось как-то внезапно. Он счастливо избежал повального увлечения сверстников «мелодиями и ритмами зарубежной эстрады», точно так же, как и полуподпольным «русским роком». Нет, конечно, слушал и «неформатных» для массовой советской культуры молодых певцов, завывавших о том «кто виноват» и картавивших о нелегкой судьбе марионеток, ему нравились утонченно-ернические и грубо-философские тексты «инженера на сотню рублей» со странным прозвищем из двух почти соседних букв, но что-то со всем этим было не так. Где-то его, подростка, считающего себя вполне самостоятельным, обманывали или пытались обмануть. Подсовывали, как ему тогда казалось, безвкусную вату в яркой обертке.
Витька рванул в другую крайность. К изумлению заведующей школьной библиотекой, формуляр «ученика 10Б класса Федорчука В.» стал заполняться именами русских и советских поэтов. К сожалению, в школьной библиотеке не нашлось ни Поля Элюара, ни Артюра Рембо, ни даже какого-нибудь замшелого Франсуа Вийона с не менее заплесневелым Робертом Бернсом в переводе Маршака.
Ярослав Смеляков был отринут сразу и с негодованием. «Хорошая девочка Лида» осталась второстепенным персонажем комедии «про Шурика». Маяковский – отставлен в сторону с глубочайшим почтением, ибо «все мы немножко лошади». Цветаева с Ахматовой даже не рассматривались в качестве претендентов на овладение разумом юного поклонника русской поэзии. Проклятый мужской шовинизм? Возможно. Скорее всего, но не только. Еще и юношеский максимализм и крайняя степень нонконформизма. Хотя гендерный принцип был возведен в абсолют надолго. И… на этом завершилась третья бутылка пива.