В этом же углу, над деревом, висела икона Богоматери с ребенком. Она грозила пальцем. Когда я баловался, мне прилетало по затылку и при этом показывали на икону и говорили, что это она сердится. Судьба этой иконы так же мне не известна. Вроде как отец увез ее в Ростов, потом или отдал брату Аркадию или что то еще. Словом, иконы сейчас нет. На западной стороне комнаты было два окна и между ними висело большое старое зеркало, изображение на нем искажалось из-за пузырей, которых было в изобилии на обратной его стороне. Под зеркалом стоял массивный деревянный стол. Помню, на этом столе лежал лист белой бумаги, и мама гребнем на это лист вычесывала вшей из моей головы. Когда вши падали на лист, мама давила их уголком гребня, от чего вши лопались, противно щелкая. Потом мне голову посыпали дустом. Удовольствие, я вам скажу, не из приятных. А в углу между западными окнами и входной дверью стояла большая швейная машинка. Много лет спустя, я наблюдал останки этой машинки на свалке в огороде. Из гостиной, под аркой был вход на кухню. Сразу, как пройдешь арку, слева была кровать. На ней бабушка часто отдыхала и я рядом с ней. Помню, лежа на кровати, она пела мне песню «Черный ворон». Я помню эту песню, и до сих пор пою ее по-своему, не так, как она звучит на современной эстраде. И еще у нее была хулиганская песня, она мне ее тоже часто пела. Я запомнил ее слова:
«Ах ты, сукин сын, камаринский мужик,
Заголя жопу по улице бежит,
Он бежит-бежит по-перд*вает,
За веревочку подергивает».
Матерная песня, конечно, но, как говорится, из песни слов не выкинешь.
По правую руку, сразу за аркой, была огромная русская печь. Чтобы забраться туда наверх, в ее стенке были сделаны углубления, которые служили ступеньками. Так же весь периметр печи обрамляли «печурки»3 (такие углубления в стенке печи), в которых лежали и сохли рукавички, носки и все такое. С этой печкой у меня связаны особые воспоминания, но об этом позже.
В углу кухни слева, сразу за кроватью, зимой стояла буржуйка, труба от нее выводилась в русскую печь и шла сверху поперек всей кухни. Летом буржуйку снимали. Здесь же, чуть ближе к центру комнаты, был люк в подполье. По центру – окно, под ним – большая лавка, во всю ширину кухни. Над лавкой – окно, и над окном – полка, так же во всю ширину стены, и она заходила еще направо и упиралась в печь. Справа, под этой полкой были еще полки, по – меньше, для кухонных принадлежностей. Если встать спиной к окну, то открывался вид на жерло печи. Оно закрывалось металлической заслонкой. Справа и слева от него были две печурки, а слева, в углу, стояли ухваты, с помощью которых в печку помещались чугуны для приготовления пищи. Вкуснее всего в чугунах получалась пшенная каша. Никаким другим образом, ни в каком современном кухонном приборе, нельзя повторить этот удивительный вкус.