Такая откровенность меня удивила. Я и не думала, что дакса Августа и дакс Георг настолько мной довольны. В конце концов, любой из их младших сыновей мог отправиться в академию. Такая невероятная возможность вступить обычному оборотню на территорию магов! И эта возможность отдана выродку. Теперь неприязнь, которую они вынашивали в сердцах долгие годы, наверняка превратилась в жгучую ненависть после вопиющего решения их собственных родителей. Все братья, особенно младший – Юджин – считали, что я отбираю ту небольшую частицу родительской любви, которая могла достаться им.
– Для меня большая честь, что вы обратили на меня внимание, – я вновь склонила голову в почтении и едва не вздрогнула, когда мне на макушку опустились прохладные пальцы даксы Августы. Этот жест слишком напоминал благословение, и сердце в моей груди болезненно сжалось. Пришлось зажмурить глаза, которые зажгло от непрошенных слёз. Я мечтала, чтобы дакс и дакса никогда не пожалели о решении, принятом семнадцать лет назад. Я не должна их подвести.
– Благословляю тебя на это путешествие, дитя. Надеюсь, ты обретешь мир. Я доверяю тебе самое дорогое, что у меня есть. Береги Клариссу, Алу, но никогда не забывай, что и твоя жизнь очень важна, – пальцы сжались на моей голове, а затем соскользнули.
– Спасибо, моя дакса. Это так много значит для меня, я никогда не смогу вас отблагодарить, – сорвался с моих губ шепот. Стул тихо отодвинулся, и дакса Августа покинула комнату.
Слова благословления – не проклятия! – которые я ждала всю свою жизнь, наконец были сказаны. И я с упоением ощутила, как открытая рана в моей груди хоть немного, но затянулась.
В тот момент мне казалось, что ничей больше добрый поступок или слова не найдут столь сильный отклик в моём сердце.
***
В тишине полутёмной комнаты слышалось лишь потрескивание сухих поленьев в камине. Несмотря на тепло позднего лета, магистр9 Канем ощущал холод, сковавший его с головы до ног. Кости словно задеревенели, а всё тело, казалось, состоит лишь из острых углов и оголённых нервов. Первый кувшин с вином давно опустел, и он принялся за второй. Скованные мышцы не желали расслабляться под действием вина, огня и даже магии. Холод шёл от самой души, а неосязаемое вылечить куда сложнее. К душе не приложишь травы, не наложишь шину и не прочтёшь над ней заклинание. А если в придачу к ранам, нанесённым жестоким внешним миром, ты нанёс увечья себе сам, то надеяться на чудесное исцеление и вовсе смешно, если не безумно.