Позднее, уже созданиями, было дано определение этой неожиданной и, разом уничтожившей всех создателей, трансформации воли к жизни. Назвав эту эпидемию Отчаянием, создания провели черту в своих хрониках между событиями до- и после- Всего.
Когда бригада сервака «Baby-лоно», совмещающая функции уборщиков и конструкторов, взаимозагрызла друг друга в порыве Отчаяния, а последний работник, которому уже некому было перекусить горло, сам себе разбил голову о стену, начался отсчёт Времени Перемен.
Глава 2.
Я лежал у тлеющего костра, в компании трёх потасканных бородачей, которые временами задирали лицо к небу и гортанно ржали, их позы и жесты выглядели очень театрально. Причиной их смеха был я, который пытался вытрясти из глиняной неглубокой банки подобие игральных костей – камешков разной формы и цвета, с выбитыми на них рисунками и символами. Когда я тряс банку, перемешивая кости перед броском на утоптанный влажный песок, кости благополучно перемещались с характерным стуком, готовясь предстать читаемым после броска уникальным узором. В процессе моих попыток совершить этот бросок я отметил, что вкупе с растущей досадой я начал ощущать, как у меня заледенели ступни голых ног. И чем ближе я пододвигал ноги к костру, тем сильнее ощущался холод. Когда досада и недоумение достигли своего пика, я проснулся.
Да, Касатик восстал из своего кресла, в котором забылся было неприхотливым сном уставшего человека. Ноги были просунуты в рукава ветхой кофты с капюшоном, которая могла бы быть уютным пледом, будь я более щепетильным в вопросах уюта. Голые ступни вылезли из рукавов, очевидно, это обстоятельство и было причиной моего конфуза во сне. Я вяло начал освобождаться из плотных рукавов кофты, неловко кряхтя и причитая по-старушечьи. Освободившись, надел жёлтые резиновые сапоги, удачно обувшие меня после недавнего посещения магазина для любителей одеться «за так». Интересно, что последняя неделя подарила мне ещё одно прозвание, тоже с лёгкой руки очередной бабульки, в дверях соседнего магазина. Я придержал для неё дверь, она, благодарно кивнув, окрестила меня "Милок". Новый "Милок" мне понравился меньше, чем прежний "Касатик", потому что навязчиво рифмовался с «телок», напоминая мне то, что я и без рифм постоянно чувствовал в себе на бытовом уровне. Надо сказать, что это самоощущение на было отголоском прошлых моральных травм или предметом, побуждающим к самосовершенствованию, нет, не было и горьких теней воспоминаний в этой связи. Я гармонично существовал "телком", вкупе с "пегими" волосами, "невнятной" речью и "шаркающей" походкой. Своё существование я, естественно, "влачил" и жил "не отсвечивая", хотя и не делал это намеренно. Просто, я не прилагал никаких усилий, чтобы жить, старательно смещая своё естество в сторону плакатных эпитетов: "браво", "молодцевато", "по-залихватски", "подбоченясь" и тому подобное. Славно было жить, не замечая своего запаха, облика и отношения к тебе окружающих, я ощущал эдакий честный комфорт от всего, что имело отношение к моей нынешней жизни, включая и образ мыслей.