Пока был жив отец, меня очень баловали. По всей видимости, я рос ребенком взбалмошным и беззаботным.
Думается, одной из причин послужило здесь то, что отец, работая в торговле, в такой организации, как «Райпотребсоюз», часто встречался с товарищами по работе – то в чайной, то приглашал коллег к нам домой, то сам отправлялся в гости. Естественно, и выпивали там, и песни пели… До сих пор помню его любимую «Ой, цветет калина…», которую он пел, посадив меня на колени. Конечно, в этих мужских разговорах мат был обычным делом, употреблялся, так сказать, «для связки слов». А поскольку отец часто брал меня с собой на подобные мероприятия, я быстро перенял такой стиль общения.
Более того, не имея возможности увидеть реальный, серьезный труд отца на службе, я начинал уже воспринимать всю жизнь как легкое увеселение.
Как-то дед рассказал о случае, который в моей памяти не сохранился. Мне было года четыре, когда он приехал с Урала к нам погостить. Все сели обедать, посадили за стол и нас с сестрой, и я незамедлительно начал лупить ложкой по супу – прямо по суповой глади, производя опасный шторм. Брызги летели во все стороны… Дед, человек, любящий порядок во всем, сделал замечание, но я, поглощенный своим развлечением, не обратил внимания. Он сделал замечание второй раз – никакого результата. Отец только посмеивался, глядя на меня, – он ведь души во мне не чаял. А деда очень покоробило, что родители взирали на мои бесчинства как благодарные зрители из кинозала. Но и на этом дело не закончилось: в ответ на третье замечание старшего члена семьи я разразился такой ненормативной тирадой, что… отец засмеялся, а дед в состоянии культурологического шока поднялся из-за стола и стал собираться в дорогу. Родители с трудом его уговорили остаться.
По этому случаю видно, что в малолетстве мне многое позволялось. Хорошо ли это было? Не знаю. Японцы, например, считают, что до семи лет ребенка надо баловать, а потом брать в ежовые рукавицы и муштровать, как новобранца на плацу.