– Ты так красива, когда улыбаешься, – Адам вошел в палатку, поправив за собой ткань проема, чтобы у нас было свое маленькое пространство в этом страшном месте. – О чем задумалась?
– Думала, какую укладку хочу на нашу свадьбу, – мечтательно произношу я.
Адам подходит ко мне со спины, и я попадаю в кольцо его мускулистых рук. В его объятиях так хорошо и спокойно, что я невольно откидываюсь ему на грудь и прикрываю глаза.
– До конца миссии осталось меньше месяца, представляешь? – Шепчет мне Адам. – А потом мы вернемся домой, и я не буду выпускать тебя из спальни год.
Смеюсь, но утвердительно киваю. Здесь нам не до уединения. И я сейчас даже не про секс. Вот так постоять вдвоем в нашем мире роскошь. Зона боевых действий не предполагает семейные вылазки или романтику. Если честно, командир отряда был категорически против, когда узнал, что его лучший солдат и военный врач, которого назначили в его батальон, помолвлены. Но я действительно лучшая, доказывала это уже несколько раз в предыдущих своих командировках. И Командиру Трентону Нилу моего досье с послужным списком было достаточно, чтобы принять решение.
Адам говорит, что ему легче от того, что мы рядом. Так он следит за мной, хотя я все равно переживаю, что он может отвлекаться и думать в первую очередь не головой, а сердцем. Особенно когда я бегу на поле и тащу одна раненого солдата, пока продолжается обстрел.
Мы продолжаем стоять, обнимая друг друга, наслаждаясь моментом тишины и спокойствия. Прижимаюсь щекой к его гладковыбритому лицу. И покрываю поцелуями скулы, губы, шею.
– Я так сильно люблю тебя, – нарушает тишину Адам, отвечая мне совсем не целомудренным поцелуем.
– И я тебя, – мы говорим это друг другу при каждой возможности.
Никто из нас не знает, что будет через десять минут. Прилетит ли бомба, разделят ли нас в срочном порядке из-за нового задания на неделю. Это чертовски сложно морально каждый раз быть в этой палатке и ждать новостей. Хотя работы у меня хватает: зашить рваные раны, извлечь пули, наложить повязки, банально выдать порошок от диареи, потому что до нас не всегда доходят сухпайки, и приходится питаться тем, что осталось. Могу делать все это уже с закрытыми глазами. Хуже всего, когда с этой палатки выносят солдата, который уже никогда не очнется. Такое бывало всего несколько раз, но к этому никогда не привыкнуть.