– Всё поняла? Повторять я не буду.
Выйдя с кухни, она громко хлопнула дверью. Контрольный хлопок.
Я старательно избегала появляться на улице три последующих дня. Мне казалось, что все вокруг уже знают и про пельмени, и про волосики, и про позор. «Город у нас маленький» – в голове крутилась эта фраза, частенько завершавшая разговоры родительских знакомых. Но ничего особенного не происходило, и я начала забывать табуреточный кошмар, тем более, что мама хоть и ходила с поджатыми губами, больше об этом не напоминала. А в субботу пришла Вика. Я заметила её в проходе между домами, окаймлявшими квадратом наш внутренний двор. Она крутила головой, осматриваясь, и косичка с розовым бантом виляла за спиной весёлым собачьим хвостиком.
–Поля! – позвала меня Вика.
Она остановилась на краю площадки, где мы с сёстрами Кнельзен перекидывали друг другу надувной полосатый мяч. У меня внутри всё оборвалось. Просто ухнуло камнем вниз и придавило ноги.
– Поль! Побежали смотреть! У нас рядом, где бабушка, свадьба!
Вика улыбалась и притоптывала в нетерпении сандаликом. Я же не могла сделать и шагу. Между нами возникла преграда, и мне её было не преодолеть.
– Где свадьба, где? Мы тоже хотим! – сёстры Кнельзен закинули мяч на балкон и метнулись в проход. Вика махнула им в направлении улицы и направилась прямо ко мне.
– Там такая невеста! Фата длинная-предлинная, и белый венок! Ну, ты чего? Тебе плохо?
Мне было плохо. Больше всего на свете я хотела сейчас схватить Вику за руку и побежать смотреть свадьбу, нырять между громкими праздничными людьми, танцуя под музыку и крича во всё горло «Горько! Горько!», ведь только на свадьбах всем детям можно беситься и кричать. Но я должна была что-то сделать, чтобы мама больше не беспокоилась. И чтобы папа не смотрел на неё виноватыми глазами. И чтобы меня не сажали для воспитания на неудобную табуретку. Чтобы всё стало как было раньше, спокойно и без тревог.
– Вика. Мне мама не разрешает больше с тобой дружить.
Я выталкиваю из себя эти слова и немедленно начинаю плакать, наклонив голову. Я оплакиваю потерю, свою первую в жизни большую потерю, прижимая ладони зачем-то к ушам. Я не слышу, говорит ли мне что-нибудь Вика, звуки музыки с улицы становятся громче, как и мои собственные всхлипы, и я не вижу, что происходит сквозь ненастье горячих слёз. А потом я чувствую, как она уходит, навсегда уходит девочка, подарившая мне светлую дружбу от чистого сердца. Я хочу увидеть свою подругу в самый последний раз и поднимаю голову, смахивая вновь набегающие слёзы. Вижу удаляющуюся фигурку в коротком платье в разноцветный горошек и рукавами-фонариками, вижу подрагивающую на спине косичку и распустившийся розовый бант, свисающий лентами до колен, и понимаю, что Вика тоже плачет, растирая кулаками глаза.