– Ты вообще танцевать сегодня будешь?
– Нет! – отрезала Уна, сделав большой глоток виски.
– Ага. Вот если бы здесь появился твой репортер, небось, сразу вскочила бы и пустилась в пляс.
– У нас деловые отношения, формальные. И все.
– То есть ты хочешь сказать, что откажешь ему, если он предложение тебе сделает? Да ладно!
Сама мысль об этом отбила у Уны всякую охоту пить виски дальше. Барни был, конечно, далеко не самым плохим вариантом. Упорный, хотя и не очень хваткий. Но именно таким он ей и нравился. Но что за жизнь будет у нее, стань она женой Барни? Бесконечная готовка, уборка, дети… Да она даже картошку сварить нормально не сможет. Ну, допустим, для этого Барни наймет прислугу – судя по его серебряной булавке, он сможет себе это позволить. И что тогда? Уне совсем не нравилась перспектива сидеть целыми днями в душной гостиной, словно зверь в клетке.
– Ну не по мне это! Честная жизнь не для меня!
Дейдре хмыкнула.
– Лучше как эти? – Она кивнула в сторону двери. В театре закончилось представление, и в клуб входили новые посетители, а за ними потянулись и проститутки.
Уна никогда не осуждала этих женщин. Что бы ни говорил отец О’Донахью на воскресной мессе, есть хочется всем. А это занятие еще опаснее, чем воровство. Она видела шрамы на их телах. Знала тех, кто умер от венерических заболеваний или сошел с ума. Не говоря уже о Марте-Энн или Хелен-Джоуэт, которой проломили голову топором.
– Мне и так хорошо, спасибо, – проворчала Уна, хотя уже жалела, что спустила столько денег на ставки. Но все можно вернуть за один удачный день на вокзале.
Дейдре покачала головой и убежала танцевать дальше. Уна одним глотком допила свой виски, но не стала заказывать еще. Уже выпитый алкоголь разлился приятным теплом по всему телу, придав ему необычайную легкость. Если выпить еще, то тепло превратится в огонь, а легкость – в полнейшее отупение. И тогда один неловкий жест или одно неудачное слово – и случится взрыв. Уна уже не раз просыпалась с разбитыми в кровь кулаками или заплывшим глазом, горько сожалея о том, что перебрала накануне вечером. Отец говаривал, что у Келли горячая кровь. Но сам от выпивки раскисал – рыдал и нес всякий бред, пока не падал замертво. Не раз Уна клала руку ему на грудь, опасаясь, что он мертв, и чувствовала медленное дыхание и слабый стук сердца. Видимо, буйство передавалось через поколение.