Княжич, прочувствовав размер той ямы, куда со всего маха ухнула семья, удручённо кивнул.
– Дед, поди, на радостях светился, аки блюдо фарфоровое?
– Горбатый-Шуйский? Ну, не без того. Он сейчас на коне, обласкан царской милостью – как же, главный воевода Сибирского похода!
– Кони, бывает и спотыкаются.
– Хорошо бы, но – вряд ли. Тесть мой как человек слова доброго не стоит, но как воевода… Чуток получше меня будет.
Последнее признание бывший зять сделал очень неохотно. Но себе-то врать глупо и даже опасно, а правда редко бывает приятной.
– Если бог сподобит, побьет он и вогульских и пелымских князьцов, и Кучумку-хана отловит, и башкир изрядно примучает… А после, как за ним водится, три шкуры с них обдерёт. После тестюшки даже жидам добычи нету: всех похолопит, всё заберет! Ничего, будет и в нашем доме праздник, уж я постараюсь…
Густое рейнское наконец-то добралось не только до желудка, но и до разума главы семьи, пригасив пламень сжигающего его изнутри гнева.
– Тебе бы, тятя, вздремнуть малость. День был тяжелый, а утро вечера всяко мудренее?
Звучно хмыкнув, родитель все же признал, что было бы неплохо отдохнуть от трудов праведных. Вздымая на ноги порядком уставшее и огрузневшее от вина и пирогов тело, князь напоследок ворчливо распорядился:
– К сестре зайди. Поди, измаялась в ожидании добрых вестей…
* * *
Хмурым утром вьюжного и холодного позднего февраля, в Кабинете государя Московского и Великого князя было откровенно свежо и прохладно – а возле окон так и вообще холодно. Однако двух одетых в домашние наряды братьев, что стояли возле разложенного на столе Большого чертежа Мира, такие мелочи занимали мало. Особенно царевича Ивана, у которого за прошедшую ночь накопилась целая гора вопросов – и который так жадно и внимательно рыскал глазами по прекрасно отрисованной цветной карте, что, пожалуй, не заметил бы под ногами и целого снежного сугроба!
– …смотрел на батюшкиной Сфере, но там все так мелко!
– Ну так глобус для другого и предназначен – чтобы все земли умственным взором охватить, а не… Тц!
Обнаружив, что у овальной кедровой палочки в его руках совершенно некстати сломался толстый грифель, хозяин покоев перевернул ее другим концом и использовал на манер указки, небрежно «располовинив» целый североамериканский континент: