– Ого, сколько!
Для царской семьи и особо приближенных загодя приготовили место на стене близ никольской башни – аккурат возле недавно сколоченного помоста, против обыкновения не застеленного даже самыми плохонькими ковровыми дорожками. И теперь именно он и выделялся в разлившемся за Кремлевской крепостью людском море, затопившем не только Красную площадь и прилегающие к ней улицы, но и все доступные проулки с подходящими крышами. Негромкий гул отдельных «капелек» сливался в мощный и гулкий рокот, пока еще мирный и преисполненный легкого любопытства, а так же ожидания… Чего-то.
– Дуня. Дуняша!
Замершая напротив бойницы царевна откликнулась на зов братьев только с третьего раза.
– Чувствуете? Как громадный и переменчивый зверь…
Пока ученица Аглая непонимающе хлопала глазами, царевичи усадили сестру в накрытое медвежьей шкурой креслице и строго предупредили:
– Закрывайся!
– Отгораживайся, Дунь!
– А? Да-да…
У подошедшей вскоре Дивеевой был очень схожее поведение: ненадолго остановившись и выглянув в проем между зубцами, она внезапно дернулась и отшатнулась, морщась и потирая виски.
– Слишком сильно… Как только наставник такое терпит?!
Катнув желваки, царевич Иван как самый нечувствительный по части эмпатии (хотя и его порядком пробирало) негромко напомнил:
– Брат что говорил?! Взяли и закрылись наглухо, или прямо сейчас к батюшке пойду и уговорю его, чтобы неслухов обратно в дворец отправили!!!
Пока зеленоглазая брюнетка непонимающе хлопала пушистыми ресничками, Федор, Евдокия и Домна спешно воздвигли в разумах дополнительные барьеры, отгораживаясь от буйства эмоций собравшихся за стеной москвичей. Безобидных по-одиночке, и терпимых в небольшой толпе – но когда многотысячное собрание людей думает и чувствует в унисон… Это уже скорее не толпа, а могучий зверь, способный лишь на простые чувства. Простые, но притом невероятно сильные и яркие, легко способные свести с ума отдельные слабые частицы могучей общности! А уж если кто-то с самого детства оттачивал свою чувствительность к малейшим движениям человеческой души, и достиг в этом деле немалых успехов…
– Ежели кто почувствует, что вот-вот сомлеет, тут же говорите. Понятно?
Оглядев неразумных младших (в число коих попала и Дивеева), царевич Иоанн уселся на свое место и приготовился бдить – в кои-то веки тихо радуясь тому, что в эмпатии он всего лишь крепкий середнячок и посему сможет присмотреть за родными и близкими. Вскоре на стену поднялся батюшка, оставивший свиту в небольшом отдалении: сев на покрытый бархатом стул, он смежил веки и под колокольный благовест зашептал молитву-обращение к Богородице. Но вот в последний раз прозвенели колокола – и людское море постепенно затихло и успокоилось, заметив, как из раскрывшихся ворот Николькой башни вышла одинокая фигура с посохом. Пока она шагала к помосту, бдящий Иоанн Иоанович услышал жалобный скрип дерева и тут же встрепенулся, окинув все креслица быстрым взором. И тут же отвернул лицо: это отец так сильно сжал подлокотник, что тот потихоньку отрывался от своего основания…