– Что это, мой господин?
– Из дуба и вяза. Вяз – очень прочное дерево, – отвечает Йоханнес, словно об этом спрашивает его молодая жена, и смотрит на Марин. – Из него делают гробы.
Рот Марин превращается в тонкую линию.
– Где ты его взял?
Йоханнес пожимает плечами.
– У знакомого с пристани осталось несколько шкафов от умершего плотника. Я распорядился украсить этот черепаховой инкрустацией и оловянными вставками.
– Зачем?! Петронелле он не нужен.
– Для ее обучения.
– Моего чего?
Йоханнес тянется к Резеки, но та увертывается.
– Тише, девочка. Тише!
– Ей не нравится, – заявляет Корнелия, спустившаяся вслед за Неллой.
«Интересно, это про меня или про собаку? Судя по вставшей дыбом шерсти на загривке у Резеки, – про нас обеих». Корнелия держит перед собой веник, словно копье, как будто на нее могут напасть.
– Обучения? – презрительно усмехается Марин. – Оно ей ни к чему.
– Очень даже к чему!
А вот и нет, думает Нелла. Мне восемнадцать, а не восемь.
– Что это, мой господин? – спрашивает она, стараясь скрыть разочарование.
Йоханнес протягивает руку и театральным движением раздвигает шторки. Присутствующие столбенеют. Шкаф разделен на девять отсеков. Стены одних оклеены бумагой с золотым тиснением, других – отделаны деревом.
– Это… наш дом? – спрашивает Нелла.
– Твой дом, – довольно поправляет Йоханнес.
– В таком убираться куда как легче! – замечает Корнелия, вытягивая шею, чтобы рассмотреть верхние комнаты.
Сходство с оригиналом внушает суеверный ужас. Точно большой дом сжался, а его тело разрезали пополам, обнажив органы. Девять комнат: от черной кухни и гостиной до чердака, где хранят от сырости торф и дрова.
– И погреб есть! – добавляет Йоханнес, приподнимая крошечные плиты и показывая скрытое подполье.
На потолке парадной кухни даже нарисован ложный купол. Нелла вспоминает беседу с Отто. «Перельется через край», – сказал он, указывая на обманку.
Резеки с рычанием обходит вокруг.
– Сколько он стоил? – допытывается Марин.
– Две тысячи за каркас, – отвечает Йоханнес благодушно. – С занавесками – три.
– Три тысячи гульденов? Три тысячи?! Если этой суммой с умом распорядиться, на нее можно жить годами!
– Ты, Марин, ни разу и в две тысячи в год не укладывалась, несмотря на свою селедку. Скоро продам сахар Мермансов. О чем вообще беспокоиться?
– Если бы ты на самом деле им занимался, я бы и не беспокоилась…