– Все это слухи, Эдгар. Никакой фактуры нет.
– Будет, – уверенно сказал Гувер.
– Ну и прекрасно! – замахиваясь клюшкой, воскликнул Джонсон и с ехидной улыбочкой добавил: – Если вы еще докажете, что Монро связана с мафией… извините, с преступностью, и работает на КГБ, вы заслужите памятник при жизни.
– Памятник мне не нужен, сэр. Но когда вы станете президентом, я надеюсь, вы не забудете услугу, которую я вам оказал.
– Продолжайте работать, Эдгар. Вы же знаете, я всегда готов вас поддержать. Пока я не очень верю в удачу, но вот если накопаете факты, то тогда мы сразу… – Джонсон хитро улыбнулся, замахиваясь клюшкой, – бац – и в дамки!
Джонсон ловко толкнул мяч клюшкой, и тот медленно покатился точно к цели. Но когда мяч уже практически соскользнул в лунку, из нее, словно чертик из шкатулки, вылез здоровенный рогатый жук – мяч задел его и откатился в сторону.
– Если только нам кто-нибудь не помешает… – криво усмехнулся Гувер.
* * *
На сцене «Кэт-Кит-Клаб», одного из самых популярных кабаре Западного Берлина, визгливо и задорно гремел пестрый канкан.
Расположившийся за столиком в дальнем углу Олейников щелкнул пальцами и показал пробегавшему мимо официанту свой опустевший стакан. Тот с пониманием кивнул и уже через минуту вернулся с очередной порцией виски. Петр задумчиво глянул сквозь плескавшуюся в стакане янтарную жидкость на мелькавший на сцене калейдоскоп женских юбок и сделал большой глоток.
– Перешли на виски? – услышал он ироничный голос за спиной. – Неужели после возведения стены Советами водка здесь в дефиците?
Олейников обернулся – перед ним стоял лучезарно улыбающийся Холгер Тоффрой.
– Вживаюсь в роль, – не менее лучезарно улыбнулся ему в ответ Петр, жестом приглашая присесть за его столик. – В Берлине, конечно, надо пить шнапс. Но я теперь как-никак американский журналист, а они предпочитают виски.
– Похвально, мистер Грин, – продолжая светиться в улыбке, опустился в кресло Тоффрой. – Давненько мы не виделись… Лет десять?
– Одиннадцать, – поправил Олейников, – уже одиннадцать.
– Я совру, сказав, что вы совсем не изменились, – вглядываясь в Олейникова, усмехнулся Тоффрой. – Но вот глаза… Взгляд остался прежним.
– Что делать, – нарочито вздохнул Петр, – годы берут свое.
– Да… годы… – задумчиво протянул Тоффрой, оглядывая зал. – Вам, наверное, многое хочется рассказать мне про эти годы, не так ли?