Весь в потёках едкого вонючего варева, пота, крови и грязи, я болтался немым укором сам себе. Птеродактиль или кто там это был, сожрав всех, кого нашёл, оглянулся на висевшее на дереве тело. Оно не подавало признаков жизни, а монстр оказался подслеповат, его чувствительные большие ноздри уловили запах, исходящий от этой добычи, и он ему весьма не понравился. Ящер не питался падалью, ему нравилась живая добыча, та, которая так забавно трепыхается, пытается убежать и даже оказывает сопротивление.
На дереве висело же пока ещё живое существо, но уже не добыча. Можно и её сжевать, но он уже сыт. Ему повезло: сегодняшняя добыча сама нашла себя. Она громко вопила, кидала вверх красные сполохи огня, хорошо заметные сверху, и вообще, вела себя очень нахально, за что и поплатилась.
Монстр задрал вверх голову, протяжно крикнул и двумя взмахами широких крыльев поднял себя в воздух, без труда унося тело мёртвого жреца себе про запас. Пара взмахов могучими крыльями – и он уже взмыл высоко в небо, ещё пара взмахов – и он уже напоминал небольшую точку, а через несколько минут летучего монстра и след простыл, как будто его здесь никогда и не видели.
Я не заметил, как улетел птеродактиль, очнулся я намного позже и какое-то время никак не мог понять, где нахожусь. Картина, открывшаяся мне, больше походила на Ад, хоть я и видел очень много. Разорванные на куски человеческие тела, ошмётки кожи и мяса, валяющиеся кишки, и повсюду кровь, кровь, кровь.
Действительно, шаманский ритуал удался на славу, вот только он оказался смертелен не для меня, а для самих дикарей. Из всех, кто находился на этой площадке, в живых остался только один я. От переизбытка впечатлений и увиденной картины я застонал и на какое-то время вновь потерял сознание, а когда очнулся, солнце уже клонилось к закату, и останки дикарей постепенно стали источать зловонный запах.
Надо спасаться, пока не поздно. Для начала нужно освободиться, вот только как это сделать. Я стал потихоньку шевелить правой рукой, и она, хоть и неохотно, но стала действовать и понемногу я начал освобождать левую. Дальше – больше, освободив ноги, я без сил грохнулся на землю. Вот попал, так попал, а я ещё думал, что мне в самом начале не везло. Ошибался…
Свалившись наземь, я полежал ещё какое-то время, приходя в чувство. Руки и ноги болели, как и остальное тело, отчего пошевелить ими оказалось практически невозможно. Каждое движение отдавало болью во всём теле, но меня спасёт только уход отсюда и, кряхтя и постанывая, я стал вставать.