– В наших восточных провинциях не знают цену настоящим ученым. Бен-Шимон, если не ошибаюсь? – спросил он.
Я встал и низко поклонился императору, на что он лишь отмахнулся и заявил, что желает говорить со мной начистоту, без излишнего этикета и условностей.
– А вы, Бен-Шимон, поразительно похожи на своего отца, или даже деда. Того, кто удивил всех знанием парфянского языка на Никейском соборе. Сейчас покажу вам кое-что.
Он хлопнул в ладоши, в залу вошел сановник, передал Валентиниану несколько свитков и удалился. Император развернул передо мной один из свитков и я увидел свой собственный портрет, нарисованный на пергаменте темной охрой; я был запечатлен на фоне колоннады дворца Константина в Никее.
– Это ваш дед или отец?
– Ни тот ни другой. Это я сам. Я, как бы вам ни было трудно в это поверить, не старею и не меняюсь.
– Да? Благодарю за откровенность. Я навел о вас кое-какие справки и могу подтвердить, что ваши слова не лишены оснований. Вас должны были судить за колдовство, но этим христианам лишь бы осудить человека, чье поведение не вписывается в их нормы. Вам нравится христианство?
– Мне нравятся идеи Иешуа, но не церковь, не ее предписания и обряды.
– Мы еще поговорим с вами об идеях Иешуа. А по поводу церкви – теперь поздно что-то менять, христианство с нами уже навсегда. Но позвольте, не знакома ли вам вот эта рука? Здесь с одной из сторон указана подпись: «Бен-Шимон».
И он развернул передо мной другой, более древний пергамент.
– Это рука Луция Коссония Галла, сенатора, а впоследствии легата Второго Неустрашимого Траянова Легиона, и да, это моя переписка с ним, времен конца императора Нервы.
– Не откажите в любезности, напишите, пожалуйста, вот эту же фразу на чистом листе.
Я написал, и наблюдал, как Валентиниан с удивлением сверял мой нынешний почерк с пергаментом, которому было уже более двухсот пятидесяти лет.
– Ну хорошо, а не знаете ли вы вот эту руку? – и он показал мне небольшой обрывок папируса – обрывок, появившийся на свет после одного из моих горячих споров с Первоучителем.
– Это он и никто другой.
– Кто он?
– Это Иешуа, и происхождение этого обрывка, открою вам всю правду, связано с моей ссорой с Иешуа по поводу приобретения оружия для восстания против Пилата.
Валентиниан был очень доволен. Он поднялся, сгреб свитки, похлопал меня по плечу и сказал: