Разалёкался, поговорить не даст. Пойду, отошлю его куда-нибудь, потом сама тебе перезвоню.
– И почему ты, Дротикова, не японка,– сочувственно вздохнула секретарша, когда та повесила трубку.
– Азалия Львовна?! – удивленно замигала своими зелеными глазищами Дротикова, не понимая, к чему она клонит.
– Слышала, что директор наш про японцев рассказывал, когда из командировки приехал? По телефону говорят коротко и только по делу. А ты что тут развела?..
– Ну, Азалия Львовна!– подняла плечи Дротикова.– Нельзя же сравнивать несравнимое. В нашей стране, которая, кстати, включает и наш отдел, не на столько все урабатываются, чтобы экономистам не подымая головы подсчитывать результаты…
Убедив Азалию Львовну, что японка из неё явно не получится, Дротикова направилась в соседнюю комнату, где в это время сидел защищённый ещё когда-то в ранней молодости, как он сам острил – от каждодневного напряжения ума, кандидат наук Синдикатов.
Дротикова остановилась у порога, не рискуя застрять в слишком узких для неё дверях, и с саркастической улыбкой на устах принялась наблюдать за Синдикатовым, который от нечего делать всё ещё развлекался с телефоном:
– Алё! Фу-фу-фу! Что за чёртов телефон, ничего не слышу. Кто говорит?..
В АПТЕКЕ
Аптекарша уже отпускала медикаменты другим покупателям, когда к окошечку стал протискиваться дедуля, которому дали что-то не то, что он просил.
– Обмереть можно! закатила глаза аптекарша.– Я же вам в открытом виде напальчники давала. Что же вы, не видели, что это не соски? Взяли и пошли…
– Не разобрался я,– отвечал виновато дедуля.– Три месяца внучке, соски велели купить… – твердил старенький.
– Ну прямо обмереть можно! Напальчники от соски уже не могут отличить! – высмеивала она перед очередью деда.
Дедуля пришибленно молчал.
– А вы-то что даёте?– не выдержав, вмешалась пожилая женщина из очереди.– У вас соски просят, а вы напальчники суёте. Поменьше бы обмирали…
– Доплачивайте три копейки,– смягчилась аптекарша, воротив глаза на место.– Обме… А… Ну да…
ЗАМАРАШКА
Просто не знаю, почему я каждый день прихожу домой грязная. Прямо у порога снимаю башмаки (туфли так и не удаётся купить), плащ, перчатки и тащу всё это в ванную – отмывать, оттирать, отстирывать.
Я сама долго думала, ну отчего это происходит. Может, я хожу не там, где все; может, на меня льют, что не льют на других; или бросают, чем не удосуживают других… Да нет, поразмыслив, прихожу к выводу. Хожу вроде по тем же дорогам, езжу в тех же автобусах. И вообще стараюсь не оригинальничать. И всё же вероятность того, что, уходя утром в целых чулках, начищенных, хоть и стареньких башмаках (на новые, как ни крутись, денег не хватает), и в вымытом накануне плаще, вечером все это будет такое же чистое, ничтожно мала.