Дверь распахнулась. Как правило после смерти одного из жителей сектора, очередной постоялец заселялся не сразу, но сегодня новый сосед появился в считаные минуты.
– Где здесь пустая кровать? – громогласно спросил он, отодвинул меня, скривившись, прохрипел: – Ну и вонь! – и рухнул двухметровым обнажённым телом в грязное бельё. Захрапел он мгновенно. Вероятно, предыдущий сектор подкидывал ему работку не из лёгких…
Я уяснил тогда, что бывают сроки и меньше 28 дней. Молодая цветущая женщина с младенцем – иссохшаяся старуха – восковой труп… Три жизни на одной постели за такое короткое время…
А бывают ли сроки больше? Я прогнал эту мысль из детской головы. А сегодня, прежде чем разбудить Шало, снова её обнаружил.
* * *
Спать нам всегда приходилось голыми. Утром – подъём по сигналу. Неизменный душ – 28 струй прохладной воды били прямо из потолка. Никаких перегородок, кабинок или отдельных помещений для мытья и справления естественных нужд. Ни женщины, ни мужчины, ни дети не смущались наготы.
После душа мы облачались в чистые рабочие костюмы. Мне в силу возраста поначалу полагалось учиться и в секторах были сплошь одногодки. 28 дней – уроки счёта, 28 дней – письма, 28 дней – чтения, шитья, готовки… Нас учили пилить и строгать, ремонтировать часы и чинить башмаки.
Но иногда я попадал в сектор со взрослыми и приобщался к настоящему труду, временами – непосильно тяжёлому.
В мои обязанности когда-то входило готовить завтраки на этаж, составлять заготовки для блюд, следить, чтобы не выкипел кофе или не убежало молоко.
Помню, 28 дней подряд я разбивал яйца. Для утренних омлетов, для смазывания пирогов, для кляра – в общем для любых блюд, в состав которых входил сырой белок и желток. Клянусь! 28 дней! Нож в руке, миска на столе и машинальное движение – тюк, тюк, тюк… Дежурный забирал готовые миски и уносил их в поварской сектор. Признаться, бить яйца об пол удавалось мне лучше всего, а в изготовленных мной болтушках всегда плескались скорлупки.
Где-то мне доверяли пришивать пуговицы, а где-то ставили в живую вереницу, передающую со спины на спину тяжёлые мешки. Не стану жаловаться, именно физический труд превратил меня из пухлого, рыхлого ребёнка в поджарого выносливого юношу. Некоторые профессии Таймера, откровенно говоря, пришлись мне по вкусу. Какие-то закалили волю, иные – изменили тело, третьи позволяли многое узнать, четвёртые, напротив, расслабиться и забыться, отключив мысли и давая работу только мускулатуре.