И клятва, что легко срывается с губ, обещание позаботиться о том единственном, что осталось от несчастной.
Я проснулась, но какое-то время продолжала лежать, не шевелясь. Мне нужно было хоть немного привыкнуть к новым ощущениям, к себе новой! Попытаться хоть как-то структурировать увиденное и услышанное в беспамятстве. Хотя интуиция подсказывала, что в нужный момент я смогу воспользоваться любым из знаний той, чье место теперь заняла.
А заодно смириться с тем, что я не спятила под старость лет и действительно оказалась в теле роженицы в момент ее смерти. Еще и в другом мире.
Так, Настасьюшка, не время горевать о прошлой жизни. Да и что о ней горевать? Сына воспитала настоящим мужчиной, бизнес давно ему передала, железной рукой руководит на зависть врагам, на радость семье. Невестку в дом привел почти идеальную (да простят меня все невестки мира, а для любой матери даже самая распрекрасная ликом святым не станет). Глуповата Анечка, да за сыном, как за богом ходит, чуть ли не в рот заглядывает. Деток родила, быт весь на себя взяла, хоть и помощниц сын нанял…
И все ж несправедлива я! Будь у нее волчья хватка – тяжко Сережке бы пришлось. А так – в дела не лезет, ибо не смыслит ничего, зато жена и мать из нее отличные. Да и гонора никакого нет, к старшим уважение имеет, а сие редкость в наш современный век. Правду говорят: пока не потеряем, не ценим.
Даст бог, все у них и дальше хорошо будет. А мне, считай, шанс второй выпал. Вот так и буду думать…
– Ваша светлость! Очнулись! – послышался старческий, чуть скрипучий голос, от которого мигом разболелась голова.
Впрочем, вряд ли женщина была виновата. Тело все еще отходило от прелестей родов и последующей горячки. Чудо, что вообще жива… Да уж, чудо… Уже известно, какого рода.
Я сфокусировала взгляд на склонившейся служанке. Действительно старенькая. Не пожилая, а именно старенькая. С трудом выцепила ее имя из вороха чужой памяти.
Пока я соображала, меня успели приподнять и дали напиться. Стало чуть легче, хотя все тело ломило, тянуло живот и невыносимо болела грудь.
– Райлиса, – просипела, мысленно чертыхнувшись от своей слабости. – Где мой сын?
Я точно помню, что это был мальчик. И живой. Мой. Теперь мой.
– В детской, Ваша светлость. С кормилицами и няньками…
И, скорее всего, с рыжеволосой тварью, той самой, что этим эпитетом награждала меня.