В голове Олега проигрывался спектакль из сомнений и воспоминаний: сознанию приспичило врываться на первый ряд. Юра же перебил тишину вместе с зебрами светотени.
– Ты задумался, всё хор? – не то чтобы беседа принимала интересный ему формат, но юноша нередко избирал политику молчания.
Олег пожал плечами и сделал глоток.
– Знаешь, я вспоминаю, как лоханулся на защите в вопросе от Прозоренко. Зато как я был прав, когда отшил Фомину…
Юра отставил лоток с едой.
– Wait, это ты отшил Фомину? Не она тебя?
– Ты ужасен.
– Знаю!..
2
– …Знаю, жарко!!! – процедил Олег. Он зажмурился, словно ожидал другого.
Горячий воздух мешал сосредоточиться. Под ногами расстилался трап.
Слева, справа, сбоку – везде, куда ни ронял он взгляд, его встречали лучи и пальмы. Им вторили крики железных ласточек, взмывающих над расчерченными полосами и протяжёнными терминалами…
Юра же закинул куртку на плечо. Он ничего не чувствовал и ни о чём не думал.
«Вот какая ты, новая жизнь, – Олег застыл посреди необъятного асфальтового поля; он приметил их автобус, рычащий, красный „бочонок“. – И опять всё начнётся по кругу: регистрация, очереди, тётеньки в форме, подозрительные, но всё-таки улыбки…»
– Подключаю сеть, – Юра стирал со лба капли. Солнце ехидно отбрасывало блики на смартфон.
Пропуская же через себя всё – чьи-то чемоданы, чей-то жар, чьи-то взгляды, чью-то испарину, Олег мог подумать одно. Когда же они доедут до кондиционера?
Олег продолжил рассматривать пассажиров, предполагая выдумать коэффициент «задолбанности».
«А если бы можно б было вычислить, насколько человек уморился? Понять, что, например, лучше оставить его в покое? Какую следовало бы ввести шкалу? Надо спросить Юру…»
Юра же занял одно из немногих сидячих мест. Во всём облике его угадывались уверенность и спокойствие.
«Кажется, Юрин коэффициент был бы равен сейчас нулю, а мой единице…»
3
«Единице…»
Олег не замечал минут; он весело, но устало улыбался, склонившись над принтерными прописями, с азартом заполняя поля анкеты.
«Oleg Inozemtsev» – напомнила подпись под фотографией. Продолговатый круг лица, русые пучки; редкие, вечно подвижные брови над малахитовым переливом радужки… Он выглядел так, что регулярно ходил на свидания с собственными мыслями, но не растворялся в них; его привычным же состоянием была «задумчивая радость».