Вопросов было больше, чем ответов. Один за другим Дамир перебирал аудио с исполнением традиционных кюев, смотрел на известных музыкантов, играющих на кобызе и домбре в огромных концертных залах – и не мог понять, в чем же суть. Змееныш на его груди лежал неподвижно, иногда ворочаясь – и теперь Дамир уже физически чувствовал, как от каждого его движения растекается странное равнодушие, мир вокруг теряет краски и стекленеет. Музыка не оказывала на змея никакого действия, видео с камланиями баксы – тоже. Католические молитвы, которые юноша помнил наизусть, хоть и не был крещен, заставили демоническую тварь поднять плоскую голову и мерзко усмехнуться; Дамиру показалось даже, что он стал толще.
Угар мистического хамрийята, подаренный напитком Мукагали, постепенно рассеивался, голова становилась все более тяжелой, но остановиться Дамир не мог, слишком напугала его увиденная изнанка реальности. Он перебирал и перебирал хаотично наваленную на сайтах информацию о легендах, языке, исламе, тенгрианстве, мистических течениях, культуре, все больше клюя носом; от звука кобыза уже болели виски, за окном начинали бледнеть зимние фонари, а он в уже почти бессознательном состоянии все открывал сайт за сайтом… Рассвет застал его, спящим в кресле, а ютьюб в последнем открытом окне все крутил и крутил какие-то новые ролики.
Он очнулся внезапно, когда за окнами стало уже почти светло – во сне словно кто-то позвал его; еще секунду он не мог понять, где сон и где явь, и потер гудящие виски в надежде, что сейчас проснется окончательно и окажется, что все это – Мукагали, змеи, смерть Айсултана – просто ночной кошмар. Но тело было слишком затекшим и слишком отчетливо ощущалось для того, чтобы поверить, что это сон, в голове стучал молот, а на коленях ноутбук по-прежнему крутил клипы каких-то казахских ансамблей. Сквозь выступившие на воспаленных глазах слезы Дамир вгляделся в монитор, на котором какая-то молодая группа играла на казахских национальных инструментах версию известной рок-баллады. Кобыз, жетыген, дангыра выводили странную, ни на что не похожую мелодию, древнюю и одновременно очень современную, а в клипе темные силуэты извивались перед огнем, словно камлая; и среди этих силуэтов один – хотя от бликов костра даже неясно было, женщина это или мужчина – показался странно знакомым. Рука, держащая смычок кобыза, блеснула в свете костра медным маникюром – и Дамира осенило: он узнал ее. Судорожным движением он стал вытряхивать из записной книжки листок с телефоном. Данара, первая встреченная им странность на этой земле – девушка, играющая на кобызе… Вот кто, может быть, сможет прояснить хоть что-то.