Но аргументы не воспринимались.
Мою репутацию несколько подпортил шефский концерт в отделении милиции. После исполнения «Драмы», поблагодарив музыкантов, начальник отделения сказал, что у них тоже есть такие люди, как пианист. Сержант Иванов постоянно хамит и нарушает дисциплину.
Кончилось тем, что сержанту объявили выговор прямо после концерта.
История быстро стала известна всем и вызвала массу шуток в мой адрес. Я огрызался: «Наша музыка меняет мир! После моего исполнения одним хамом в милиции стало меньше. А после твоего все мухи в буфете сдохли. Поздравляю!»
Л. Б. На рубеже семидесятых – восьмидесятых советская музыка стала походить на сдутый воздушный шар, который безвольно болтается в воздухе. Энергии на полет не хватало. Симфонии продолжали писать, но событиями они не становились.
Началось время советского романтизма с явным уклоном в декаданс. Все зачитывались прозой и поэзией Серебряного века: Брюсов, Мережковский, Гиппиус… По рукам ходили самиздатовские книги Блаватской наряду со стихами Ахматовой, Цветаевой, Пастернака, Мандельштама. Среди наших знакомых вдруг появилось множество людей с аристократическими родословными – Оболенские, Романовы, Гагарины… Претензии на изысканность, причудливая манера поведения, попытки одеваться с намеками на аристократизм.
Самый популярный жанр – вокальный цикл. У романтиков ХIХ века это – исповедь. Всегда камерно-интимная. Советский – превращался в симфонию. Солист пел под оркестр, который есть метафора мира. Лирическое высказывание становилось декларацией, масштабным авторским кредо. Исповедь превращалась в проповедь. Так утвердилась странная связь идеи романтического избранничества и бюрократической системы. Композиторы, так же как и писатели и художники, были избранными: жили в особых домах, лечились в особых больницах и отоваривались в особых магазинах.
Реальный случай, ставший анекдотом. Звонок в квартиру композитора. Пришел коллега. Его встречает жена хозяина: «Мой муж не может сейчас разговаривать. Он – там»! – и возводит глаза к небу. Словечко «гений» в те годы стало обиходным.
Однажды Дмитрий Николаевич Журавлев торжественно пригласил нас на концерт Святослава Рихтера. Журавлев был знаменитым чтецом, дружил с Пастернаком, был знаком с Цветаевой и Ахматовой, входил в узкий круг друзей Рихтера. Дмитрий Николаевич прислал нам копию письма Пастернака к нему. Там были такие строчки: «Не надо безоглядно поклоняться музыке. Она является раз в столетие, когда Бах, Моцарт, Шопен, Вагнер и Чайковский обнародывают огромные откровения и на этом языке, на котором легче всего притворяться, или выводить голосом и выстукивать пальцами всякие маркированные безделушки, „bijoux“ и прочую ерунду. А в перерывах между такими событиями <…> музыка – самый распространенный вид отлынивания от каких бы то ни было ответов веку, небу и будущему»