Бертрам Инглдью поклонился. Получился смиренный поклон человека совершенно постороннего, который не выражает ни малейшего мнения по поводу темы разговора, поскольку не имеет своего. А раз он, несмотря на заверения, прибыл из Америки или колоний, запаздывавших в развитии, тщетно трудившихся в тылу Бонд-стрит, Филип счёл это откровенным проявлением боязливости, особенно ожидаемой в человеке, который только вчера наведался в Англию. Бертрам тем временем с задумчивым видом продолжал:
– И вы говорили, наверняка не помышляя сбить меня с толка, что съём жилья не предполагает никаких формальностей или табу. Однако стоило мне договориться о комнатах и заплатить за них четыре гинеи в неделю, что было на гинею больше, чем она хотела с меня взять, я обнаружил, что мисс Блейк не намерена меня впускать, пока я ни покажу ей своего багажа. – Выглядел он комично озадаченным. – Сперва я подумал, – продолжал он, неотрывно глядя на Филипа, – будто добрая леди боится, что я не заплачу ей обещанного, сбегу и оставлю её в трудном положении без единого пенни, что было бы весьма болезненной инсинуацией. Но когда я предложил ей трёхнедельный аванс, то понял, что дело не в этом. Существовало табу. Она сказала, что не может пустить меня без багажа, поскольку это подвергнет риску удачу или талисман, на который она то и дело намекала, называя «респектабельностью своего жилья». Похоже, эта «респектабельность» – великий фетиш. В конце концов, я был вынужден, чтобы хоть как-то провести ночь под крышей, умилостивить его, пообещав, что отправлюсь в Лондон первым же поездом и вернусь с багажом.
– Значит, ваши вещи где-нибудь на Черинг-Кросс, в камере хранения? – предположил Филип с некоторым облегчением, поскольку он был уверен в том, что Бертрам Инглдью наверняка сослался на него как на порекомендовавшего ему дом Хизерклифф в качестве меблированных апартаментов.
– Да нет же, нигде, – бодро отозвался Бертрам. – Ни рукава от жилетки. Только то, что на мне. И зашёл я к вам по пути лишь затем, чтобы спросить, не будете ли вы так любезны направить меня в какой-нибудь лондонский эмпорий, где я мог бы приобрести всё необходимое.
– Куда-куда? – перебил его Филип, живо поймавшись на незнакомое слово с чисто английским удивлением и только ещё сильнее уверяясь в том, что чужестранец, сколько бы тот ни возражал, явно американец.