И над всем этим горным пейзажем, который ещё недавно был ярко освещён солнцем и поблескивал густой зеленью, повисли серые и громадные иссиня-чёрные тучи, где воцарился холодный дождевой сумрак. Они сползали с горных вершин, зашли на море, и тотчас похолодало. Из сумрачного густо покрытого зеленью распадка тянуло густым сладко-терпким запахом самшита, мшистой сыростью. По всему побережью сделалось сумеречно, и тут же резко сорвался сильный дождь. Кругом стояло равномерное шипение, слышалось отдалённое гудение моря, оно то приближалось, то отдалялось и на секунду как бы замирало. Со стороны моря пахло водорослями и моллюсками.
Я стоял на террасе своего жилого корпуса и жалел, что жену промочит дождь. И хвалил себя, что с ней не поехал. А в душе всё-таки было смутно и тревожно. Я думал о доме, о её родителях, долго ли мы будем жить у них? Что нам делать? Как выбраться из их «волчьего логова»?
Как бы там ни было, мне казалось, что даже в такую минуту, несмотря на размолвку, я любил Лару. И она приходила, беспокоилась обо мне, но как-то всё равно, бесчувственно, будто делала мне одолжение. Своей заученной сдержанностью она выводила меня из себя. И я в недоумении думал: а нужна ли мне такая нарочито холодная женщина, порой с застывшей маской на лицё? И мне казалось, что она кому-то назло мне подражала. Но для чего: чтобы не быть похожей на саму себя, что ей свой облик не нравится, а чей-то её превращает в незнакомку, который ей так по душе?
Вместе с тем я полагал, что если бы мы жили отдельно, мы бы лучше ладили. Но вот сейчас мы вдвоём, а отношения, как надо, не ладятся. Почему? Значит, действительно мы ещё не подошли к тому последнему рубежу, когда до конца становится ясно, что вам нечего делать вместе, мы не предназначены друг для друга. Хотя до такого понимания мы тогда окончательно ещё не подошли, а только нащупывая, подход друг к другу…
А дождь с нарастающей силой срывался ещё сильней. Я с сочувствием подумал о жене, попавшей под дождь в незнакомом городе. Почему же я не пожалел её и посмел отпустить одну? По железной кровле, как будто кто-то барабанил палками, а в густой листве деревьев стояло беспрерывное шипение. И оно всё так же, то удалялось, то приближалось. Море протяжно гудело, и будто вздыхало; и в этих нарастающих гулах и спадающих вздохах, можно было представить, как оно там, на просторе, ходило, перекатывалось высокими угрожающими волнами. Сырой противный холод пробирал всё тело от пяток до макушки. А в моём сознании беспокойно металось: «И что ей взбрело поехать в незнакомый город? А может, она там уже была с Полесником? Но я отогнал догадки и прислушивался к тому, что происходило в близком пространстве, сотрясаемом стихией.