Что же было дальше? Кто-то из женщин сказал, кажется, жена Олега Галина, что мы должны сами разобраться, то есть я и Лариса. И скоро все ушли в дом, вышла жена. Я абсолютно уверен, в любой ссоре, размолвке, нет правой стороны, чтобы во всём была права жена или муж. В любом случае можно допустить, что не правы оба. Конечно, чей-то вины больше, а чей-то меньше. Но абсолютно правых нет, как и нет виноватых. Моя беда в том, что жена считала себя всегда полностью непогрешимой, а во всём обвиняла одного меня. Я её ненавидел мы так ничего и не решили, и я ушёл.
В середине марта я рассчитался с завода, где работал в литейном цеху с августа прошлого года. И решил уехать из города, в котором мне всё напоминало о наших с ней свиданиях. А ведь, та девушка, Наташа Иванова, которую я искал на танцах, была из простой семьи, а как она меня любила! Помню, ко мне на проходную (я тогда работал на заводе токарем) приходила её бабушка и просила прийти, так как Наташа из-за того, что мы перестали встречаться, слегла и не ездила на работу. Я пришёл, она действительно лежала в постели, мне пришлось объяснить, почему прекратил с ней встречаться, то есть встретил другую. Она заплакала, я заверил её, что она когда-нибудь встретит достойного парня. И действительно, Наташа вышла замуж за хорошего человека Саню Антипова, который был сыном одной портнихи из ателье, где работала Наташа. Но женившись, пережив горечь неудачи, я пожалел, что тогда, почти два года назад, увлёкся Ларой, совершенно чуждой мне особой. Я был почти уверен, что с Наташей всё сложилось бы по-другому, но она утеряна мной навсегда. Я хотел уехать, забыться, мне нужен был паспорт, который остался у жены (она просила оставить его для регистрации сына).
И вот я пришёл во второй раз к Ларисе за паспортом. На этот раз я не волновался, просил вернуть паспорт и не смотрел на сына, спавшего в кроватке. Она вдруг взяла его и стала кормить, будто не услышав мою просьбу. Мне казалось, взяв на руки полусонного, ещё хорошо не проснувшегося ребёнка, жена хотела пробудить во мне отцовские чувства. Но я чувствовал, как в душе рос протест, против её такой нехитрой уловки, и старался не смотреть на то, как она кормила с бутылочки сына. Во мне действительно понемногу они стали пробуждаться. Но я боялся его сглазить, ведь как-то тёща обронила, что я глазливый. С чего она это взяла, я не допытывался. Когда сын часто плакал, она обвиняла меня, что я не так на него смотрю, как надо, чем меня вводила в недоумение и я терялся. гадая как же я должен на него смотреть? Лариса слышала нападки на меня матери и не вступалась за меня. Может, она тоже так считала? Но я у неё не выяснял, почему мать так считает? И вот я стоял как неприкаянный, что жена, видно, суеверная, верит в приметы и даже в заговоры. Она, воспитанная и культурная, не предлагала мне сесть, и мне до странности неловко из-за этого было сделать самому. У меня уже другие мысли вертелись в голове, и вот о чём…