– Ой, мужики, уссуся, уссуся.
– Хитрющий был, сображалистый.
– Ды как шарахнить в кусты, они, ети, живоглоты, садисты, они поняли, что убёг, и давай палить, из наганов, фьюить, присвистнул дед, ушёл мой сродник, ушёл по оврагу. По оврагу, а там и лесочек. Нету, Ивана Порфильевича, и поныне два дня. Молодец. Ушёл. А что потом? Что потом. Приезжали ещё, а что толку, убёг ды убёг. Дак приезжали прямо в кузню. Домой. Нетути.
– Нас и спасал Липовый верх. Его потом прозвали мужики – Жуткий верх.
– Там – то, там было – овраги, овражки, кусты, да лесок, туды мужики и убегали, когда воронок, как чёрный ворон, прилетал. Кто успевал усмотреть, углядеть. А кто не смог…
– Мужиков то осталось маненько. Вот и проворонили.
– А он, гад, прилетел, приполз, гадюка, снова, ворон этот, воронок чёрный.
– Был у нас тогда зав складом, дурак, круглый дурак, орёть, мужики, мужики, бягите, бягитя! Еедуть!!
– А сам?
– Мяне не возьмуть. Я при должности. Я зав складом.
– Не тронуть.
– Неее…
– Тронули.
– Ага.
– Подбегли.
– А все разбежались. Они к яму, а он.
– У меня ключи, я ответственное лицо. У меня столько добра народного, на складе…
– Фьюить, и, и, и по ныне два дня.
Андреич присвистнул, и, добавил,
– И, поныне два дня.
– А они яго, уступком под задницу, уступком, по голове шарахнули…– Ключи вырвали, ды в кусты закинули. А его боле никто и не видел ни сразу, ни опосля.
– А другого, шёл по полю, дык ето… затолкали в машину, и на вокзале, ну ето, станция, в вагон стали его толкать, а он крутанул плечишшам и, сбил одного, дык, ето застрелили и бросили. Все боялись, никто не забирал яго. Два дня лежал. Мухи зялёныи по нём лазили, лазиють, птицы клюють. На кладбище не донести, ды и страшно. Бабы голосють, закидайте хош дярном, да землицы принесли бы.
– Попадья вышла, ето, из хаты.
– Братья мутные, придайте земле христианина.
– Закидали. Просто закидали и усё. Ну, ето придали земле.
– Ой, што ты. Ловили усех. Где не попадя.
– Уборочная. Дык, ето, суки, на поле приезжали. Люди зярно стерегуть, молотють, а их хап и, и нетути. А ты говоришь…
– На току, да где зярно, ето было святая святых. Мужуки, там даже не пили.
– Да што ты, ето же хлеб. А им усё по барабану. У них, говорили, даже план был, количество. Чтоб другим неповадно было…
– И, говорить об ентом даже запрещали. А то усю семью заберуть, и детей малых. Во, зверюги, а ты говоришь…