Утром я с трудом поднялся из усыпальницы, в которую превратилась сломанная кровать. Голова гудела словно от похмелья. Я вспомнил вчерашний вечер, встречу с Волком, и мне вдруг стало тоскливо. Не страшно, а именно тоскливо. Как в тот день, когда хоронили мою любимую бабушку Нюру, у которой мы с двоюродным братом гостили каждое лето. Вот я тяну руку к пирожкам и получаю подзатыльник от дяди: «Ты куда лапы тянешь? Жди, когда все сядут и поминать начнут!» Мне так и не удалось попробовать тех пирожков. Они стояли на другом конце стола. Когда я попросил маму подать мне один, они уже закончились. Я так расстроился, словно вместе с этими пирожками упустил что-то важное в своей жизни. С того дня прошло много лет, но эти поминки и пирожки вспоминаются мне каждый раз, когда накатывает вот такая тоска.
Кое-как я выбрался из кровати. На столе возле фильтра стояла дежурная кружка, на дне оставалась вода, и я с жадностью выпил её. Поставил кружку и увидел на столе листок со стихотворением – тот самый, которым я заклеил дыру между газетами. Странно. Вчера он висел на окне.
Я подошёл к двери и проверил: заперта, ключ торчит из замка с моей стороны. Значит, лист сорвал я… А какие могут быть ещё варианты? Ведь не Волк же выследил меня, дождался ночи, зашёл в комнату и совершил этот гнусный поступок? Я решил пойти на кухню и зажевать чем-нибудь тревожные мысли. Но сначала надо проверить телефон. Было утро, часы показывали семь пятнадцать. В курьерском приложении висел заказ на девять утра на станции «Полянка». От дома до неё мне добираться минут сорок пять, так что есть время позавтракать.
Я осторожно повернул ключ и вышел в коридор. В ванной кто-то был – то ли Володя, то ли Таня. В кухне на плитке стояла маленькая кастрюлька с варёными яйцами. Большая трёхконфорочная плита со странным названием «Лысьва» не работала, и мы пользовались старой одноконфорочной плиткой с открытой металлической спиралью. Эту плитку притащил откуда-то хозяин, не иначе как с помойки. Но у неё был несомненный плюс: раскалялась она моментально. Спираль излучала красное сияние, и если выключить свет, то можно было смотреть на неё вместо еды, что я частенько и делал. Как говорится, не хлеб – так хоть зрелище.
У каждого был свой холодильник: у соседей большой двухкамерный «Стинол», а у меня маленький «Саратов-2». Каждый раз, открывая его ручку-рычаг, я представлял, что залезаю к отцу в «газончик».