– Пусть Догю́д будет сладким. – Эда приподняла тарелку с пшеничной лепёшкой, чтобы Казимира увидела и поглубже вдохнула аромат выпечки. Голос у Эды дрогнул. Не так поздравляют с возрождением бога.
– Пусть Догюд будет хмельным, – скороговоркой ответила Каз. – Что с тобой?
Эда открыла окошко в нижней части двери и поставила тарелку на деревяшку.
– Ешь, мама передала.
Картамá блестела от масла и бугрилась. Такая горячая, что не почувствуешь вкуса, а только обожжёшь язык. Казимира никогда не дожидалась, пока лепёшка остынет. Картама от Айли́н-тайзý[4]? Х-ха, может, это мой последний ужин?
Каз не потянулась к тарелке, а наклонила голову, чтобы заглянуть Эде в глаза.
– Я хотела чай ещё принести. – Взгляд у той бегал, руки Эда то скрещивала на груди, то поправляла что-то на платье. Из своего окошка Казимира видела только, как дёргались плечи.
– Но та-там… – Эда указала в сторону лестницы и часто заморгала, её нижняя губа задрожала.
Чтобы приблизиться к подруге на столько, на сколько позволяло заточение, Казимира уперлась лбом в прутья решётки.
– Эй, посмотри на меня. Эда? Что происходит?
Та глянула в сторону Каз, но тут же отвернулась и прижалась к двери спиной.
– Вчера приехали, – свистяще зашептала Эда. – Слуг выгнали. До середины ночи просидели.
Каз сжала в кулаке холодную решётку, и подушечки пальцев запульсировали. Ржавая, корявая железяка пахла мхом и потом. Вся камера провоняла, но Казимира заметила это только сейчас. Из-за паники. И сдавливать железный прут до онемения Каз тоже заставляла зáферова паника.
– Новый совет?
– Угу.
Нужно было спросить, хоть Казимира и знала ответ:
– Что Киор?
– Молчал, – шептала Эда. – Они говорили. Вышли к казармам, важные, как князья. Один в белом. Сказали… – Эда затихла.
– Сколько?
– Четыре дня.
– Ого, – выдохнула Казимира, но споткнулась на первой же букве.
– Угу, через четыре дня они тебя казнят.
* * *
– Эй, Каз! – позвал голос из-за двери. – Ка-а-аз! Пусть Догюд будет сладким, как взгляды Эды, а? Ну поболтай со мной! Казимира! Разговаривать разучишься!
Каз услышала, как что-то полилось на камни. Мехмéд! Ты же не пришёл нассать мне под дверь? Но нет, запахло домашним вином, и бурая лужица затекла в камеру. Ах, ты поделиться пришёл.
Пьяные крики Мехмеда вызывали у Каз зуд в черепной коробке. Последний час она перебирала в уме варианты для побега. Подкупить стражу? Припомнить старые долги? Выпросить Плакальщицу для последнего исповедания, вырубить её и переодеться в рясу? Уболтать Мехмеда отвести Казимиру в храм? Такой великий праздник, и вся вот эта чушь? Нет, одна идея хуже другой.