День 5 ноября 1688 года, когда Вильгельм, «голландец Билли», высадился на английском берегу, Дефо в одном из номеров своего «Обозрения» назовет «славным днем, дорогим каждому британцу, всем тем, кто любит свою родину, превозносит протестантство и испытывает ненависть к тирании и угнетению».
«В этот день, – торжествует Дефо, – родился Уильям Третий, в этот день женился он на дочери английского народа и в этот же день спас наш народ от рабства похуже египетского. Рабства и души, и тела; рабства, в которое ввергли нас непомерные амбиции, гордыня, алчность, жестокость и сластолюбие».
5 ноября Дефо будет всю жизнь отмечать как «день национального освобождения».
Но при этом Декларация о веротерпимости, заявленная еще Карлом II и подтвержденная Яковом, а следом и Вильгельмом, «королем-освободителем», с которым Даниель с самого начала связывает большие – и вполне обоснованные – ожидания, вызывает у писателя смешанные чувства. Казалось бы, Вильгельм, вслед за Карлом и Яковом, дарует своим подданным, нонконформистам в том числе, право молиться так, как они хотят. Даниель Фо, однако, недоволен – и этого не скрывает: в Декларации он, как и полагается законопослушному члену общества, усматривает нарушение закона.
«Что может быть абсурднее, – писал он, когда на троне еще сидел Яков, в «Размышлениях касательно декларации его величества о свободе совести», – чем поведение короля, который, дабы подольститься к раскольникам, привлечь их на свою сторону, дарует им свободу совести, сообразуясь единственно со своим произвольным, неукоснительным правом, и рассчитывая, что раскольники будут пожинать плоды своей религиозной свободы, дарованной им вопреки Закону».
Отповедь королю суровая, суровая – а потому анонимная… Как, собственно, и абсолютное большинство сочинений Дефо. И Свифта, кстати говоря, тоже.
* * *
Тем временем надежда стать доверенным лицом его нидерландского величества и правда вполне осуществима. Да и почему бы крупному коммерсанту, судовладельцу, члену лондонской торговой палаты не стать, к примеру, мэром Лондона – чем черт не шутит?
И тут – очередная напасть, да какая! В 1692 году Даниель Фо обанкротился: он занимался, среди прочего, страхованием морских судов, а корабли – вот ведь незадача! – часто тонули, или их топили французы, или они попадали к пиратам, в результате чего Фо задолжал в общей сложности более пятнадцати тысяч фунтов. Денежные претензии предъявляют ему не один, а несколько кредиторов, люди именитые, почтенные, и настроены они более чем серьезно. Закон суров: не можешь расплатиться с долгами – садишься в тюрьму; пускаешься в бега – при поимке смертная казнь. Остается одно: опять, как и после восстания Монмута, скрыться из виду, замести следы.