– Ладно, чё пристал, – сквозь сосиску ответил я.
– Так будешь?
– Чё спрашиваешь? Лей, – выплюнул полиэтилен.
Водка как вода тонкой струйкой – я нехотя согласился. Не люблю пить, когда на душе погано. Только хуже всё становится, люди начинают нести хрень, а ты принимаешь всё за чистую монету. Может, монеты их и вправду чистые, но мне это всё равно не нравится. Меня это просто бесит.
Я вспомнил, как Ванька провожал меня в город. Я ехал поступать, а он оставался в посёлке жить, просто жить и всё. Ещё тогда я понял, что в нём меняется что-то кардинально. В лице – вроде те же щёки, скулы, глаза – а на них как налёт. Я думал, не высыпается. А потом он позвонил мне из больницы. Его засунули в городскую клинику для наркоманов. И с чего всё? Непонятно. Я не задавал вопросов, правда, я догадывался. У него пару лет назад младшая сестра поехала с подругой на дачу, и они там обе сгорели. Только что сестра, через день – одни угли и всё. У любого мозг попросит разрядки. Не знаю, может, из-за этого? Как-то противно становится, когда думаешь, что вот так влипнуть можно, вообще не имея причин.
Я навестил его тогда всего раз. Он мне нелепую историю рассказал. Его мать заметила, что тот колется, и сразу же в местную больничку упекла, сказала: «Скотина ты, Машка сгорела, и ты на тот свет хочешь? Чтоб моя жизнь совсем напрасной была». Он тогда по серьезному лечиться хотел. Но оказалось, что в той больнице наркоманию лечат приобщением к каким-то оккультным псевдонаукам. Он продолжал колоться, но ещё и попал в секту. Тогда, говорит, у него появился реальный шанс откинуть копыта. Потому что, говорит, главный жизненный орган – это сознание. Мать его вытащила. Она одна похоже за жизнь как бешеная цеплялась.
В городе его подлечили, он теперь не колется. В секту тоже не ходок. Да ему там и не нравилось никогда, чушь какая-то, говорит. С тех пор спокойным стал, умиротворенным даже. У него мать умерла. Вот в этом, по-моему, причина. Потому что мерзко как-то, когда в жизни беспричинно происходят очень важные вещи.
Не помню, что потом было. Времени прошло достаточно, я сел и обуглился. Меня не стало как будто. Парни чего-то говорили, девки мимо проходили, чуть по лицу меня попами не гладя. А я смотрел на всё это, видел всё не слишком отчетливо, и они, похоже, моё тело из виду не потеряли. Но, блин, меня не было там. Я обуглился, говорю же.