Манипулируй кем-нибудь ещё - страница 25

Шрифт
Интервал


– Ну ты же понимаешь, не получится у меня о тебе история Тура Хейердала? И Чингиз Хана тоже не выйдет. Ни Героя нашего времени, ни Дубровского.

Получится история ёкая бакэнэко, мистического японского существа, кота со сверхъестественными способностями. Он проникает в сны, манипулирует людьми, хитрит и играет ими, принимает образ человека. Бакэнэко тесно связаны с огнем, это их стихия. Я удивляюсь совпадениям, когда узнаю следующий факт. Есть поверие, что все бакэнэко в японский новый год собираются в кошачьем дворце на вершине кошачьей горы – вулкана Нэкодакэ. Японский новый год – это праздник смены сезонов Сэцбун, обычно выпадает на 3-4 февраля. 3-ьего как раз у Кота и был день рождения.

Моему ёкаю неважно, какая история получится. Он хочет просто, чтобы о нем писали. Так вдруг я оказалась так сконцентрирована на одном человеке. Мне важно стало про него рассказать. Я просыпаюсь не в страхе, но оцепенении от этого требования. Внезапно садясь на постели в темноте не понимаю, где заканчивается сон и начинается реальность. Много дней не рисую, не читаю книги. Вспоминаю и пишу дневник.

Пробую.

Он был смешной, несуразный, высокий. У меня всегда возникало две ассоциации. Первая – это татаро-монгольское иго. Казалось, дай ему коня, лук, остроконечную шапку – и тут же в составе Золотой Орды он поскачет разграблять и завоевывать Русь тринадцатого века. Было в нем то отчаяние и контролируемая ярость, что помогают воинам выживать и побеждать. Его карие глаза выдавали в нем что-то такое, то ли ближневосточное, то ли азиатское. Когда он с гиканьем и свистом седлал стул со спинкой, как коня, я ему предлагала, посмеиваясь: поехали в Монголию, посмотрим твою историческую родину, музей динозавров, пустыню и Улан-Батор. А он отвечал: моя родина здесь, но – поедем! Мне нравились его по-азиатски блестящие, темные, курчавые волосы, всегда подстриженные как пушистая шапка. Особенно привлекательной казалась такая деталь: как во время катания у него пряди выбивались из-под шлема игриво загибались по сторонам.

Вторая его ипостась напоминала мне выражение из словарного диктанта: молодой красивый шимпанзе. Было в нем что-то обезьянье: особенно когда он шутил и кривлялся, а когда пел и тянул «у», также по-обезьяньи складывал губы. «А ты смешной, – цитировала я ему после выступления в караоке мем про акулу, – пожалуй, оставлю тебя на завтрак».