У меня имелись иные планы – управившись с работой, я поспешила в коттедж Морас. Вышла из Хорсли-хауса в начале седьмого, когда сумерки ещё не явились, но были где-то на подходе. Унесенную грозой шляпку заменила вещью из прошлого –шёлковым платком, расшитым голубыми цветами по бледно-жёлтому фону, – закутав голову и шею с синяком, оставшимся от гадкого укуса. Пройдя деревню, свернула на знакомую тропу, идущую через берёзовую рощицу, и здесь меня настигло воспоминание – вдруг почти отчётливо я увидела берёзу у веранды в Мордвиновке, колышущиеся тени от её ветвей, солнечные пятна на дощатом полу, плетеные кресла и гимназиста Петю Наумова, пафосно читающего: «Это было у моря, где лазурная… нет, ажурная пена, где встречается редко городской экипаж…». Нет, я никогда не упивалась поэзией, радуясь лишь некоторым запомнившимся строфам… музыка больше влекла меня. Петя пытался поцеловать меня, там на веранде, в солнечных пятнах… и я тотчас перенеслась в тускло освещенную мойку, явственно ощутила мерзкие прикосновения толстых влажных пальцев. Спазм отвращения и подступившей тошноты был настолько силен, что пришлось обнять берёзовый ствол, как последнюю мачту тонущего судёнышка. «Стоит ли жить? – спросила я, обратившись к густо синему небу, и ответила: – Вероятно, не стоит».
Но нужно было проведать маленькую Джинну и принести матери её известие о ней, потому, отдышавшись, я пошла дальше.
У Джинны еще не спал жар, но дышала она спокойнее и встретила меня, что-то радостно залепетав.
– То горит, то потеет, – сообщила мисс Морас. – Но, кажется, девчонка, слава Богу, идет на поправку.
– Посижу с нею ночью, – сказала я, поддавшись, скорее, нежеланию возвращаться, чем приступу человеколюбия.
Она одобрительно кивнула и пригласила выпить чаю.
– Мисс Морас, что за замок с круглой башней, за холмом? – спросила я за чаепитием.
– С круглой башней за холмом? Верно, Невилл-корт, если вы о нём. Земли Невиллов начинаются отсюда. Этот коттедж когда-то был их охотничьим домиком.
– А кто там живёт сейчас?
Она пожала плечами.
– Вроде, давно никто не живет, дом заброшен. Говорят, обоих молодых Невиллов нет в живых.
Я просидела возле кровати Джинны до рассвета. Вечером она заметалась по постели, потом вдруг успокоилась и уснула. Судя по холодному поту и ровному дыханию, жар спал. Я спустилась вниз, закуталась в платок и выскользнула из коттеджа в утреннюю прохладу и птичий щебет. Подумав, свернула на тропу, что вела к Гуляющему мосту. Сейчас, в утреннем свете, все выглядело иначе. Тропа не слишком утоптанная, но достаточно широкая, весело петляла по лесу, среди зарослей цветущего шиповника и чертополоха. Правда, бодро прошагав с полмили, я сбавила скорость – возвращение в Хорсли-хаус пугало больше, чем возможная встреча с Чёрным всадником, о котором я не переставала думать.