– Мама, мы же договаривались, в доме не прячемся! – Злобно кричал мальчик. Внезапно из кухни вылетел силуэт бабушки. Очень резкий и страшный.
– Цыц! Тихо! – Ее лицо стало еще злее, чем обычно. Оно скривилось в такой безобразной гримасе, а оттенок кожи напоминал желчь, – мама по телефону говорит. Ей срочно позвонили. Иди поиграй сам.
Бабушка вновь удалилась на кухню.
Женя был очень напуган, и, кажется, даже не дышал. Он просто попятился на цыпочках, к входной двери. Прикоснувшись к белой деревянной поверхности, он оперся на нее, и в тот же миг дверь раскрылась, и мальчик провалился вниз…
Тридцать девять тысяч четыреста двадцать семь, тридцать девять тысяч четыреста двадцать шесть, тридцать девять тысяч четыреста двадцать пять…
Белоснежные облака на небосводе бежали так, будто это кто-то разлил молоко на стол, и теперь оно растекается по всей поверхности. К облакам стремились верхушки тополей. Они были такие высокие, что их трепещущие листья казались крохотными зелеными точками. Мимо них пролетали голуби, стремительно спускаясь к земле. Там уже они зарывались в траву и клевали всю мелочь, что попадется в клюв. Легкий ветерок колыхал сероватые шарики одуванчиков. Они, словно сотни звездочек, рассыпались на зеленом ковре крохотного двора, среди отцветших яблонь. После дождя на улице веяло свежестью. Легкая прохлада приятно окутывала нежностью с ног до головы.
Жаль, что запах от деревянного, покосившегося уличного туалета был куда острее, перебивая все прелести утренней погоды. Но это не так критично. Если дышать реже, то можно насладиться мимолетностью бытия между каждым вдохом. Чем и занимался Евгений, держа в руках кастрюлю с не менее вонючими помоями. В облезшей белой посудине с горелым дном красовались иссохшие блины, блестящие от толстого слоя масла, мертвенно-серые и не обглоданные кости курицы и бледные куски сухого хлеба, накрытые тонким одеялом из изумрудной плесени. Все это плавало в прокисшем вонючем курином бульоне. Держа в руках эту вонючую кастрюлю, женя чувствовал жир на кончиках своих пальцев. Он будто сочился изнутри и растекался по ладони, такой холодный и липкий. Смотря на это, жмурясь, Женя надеялся на благоразумие Чапы, что есть такое она не станет. Да только ничего другого, видимо, не осталось, и теперь они оба обязаны питаться только помоями.