Традиционно было принято утверждать, что самое известное и наиболее заметное отступление Посидония от стоической ортодоксии находилось в области психологии. Согласно сведениям Галена, если ранние стоики вроде Хрисиппа принимали монистическую психологию (в которой разум и эмоции не были разделены в качестве различных способностей), то Посидоний пошел вслед за Платоном и предложил трехчастное устройство души, разделив ее на разум, эмоции и желания. Гален с большим удовольствием разобрал это внутреннее противоречие стоической традиции в своем трактате «Об учениях Гиппократа и Платона». Однако недавние исследования показывают, что расстояние, разделявшее Хрисиппа и Посидония, не было таким большим, как утверждал Гален (см., напр.: Cooper 1999).
Панетий и Посидоний отклонялись от некоторых ранних стоических доктрин. Однако в этом совсем не обязательно видеть недостаток. Если бы они бездумно принимали всё, чему учила ранняя Стоя, то они были бы скорее религиозными послушниками, нежели философами. Ведь очевидно, что Клеанф и Хрисипп также не были слепыми последователями Зенона, а скорее расширили и развили заложенные им основания теми способами, что отражали их собственные философские устремления, и каждый из них внес свой индивидуальный вклад в развитие стоической философии. Стоики после Хрисиппа обрели хорошо развитую систематическую философию. Если мы предположим, что эти стоики действительно были философами, а не просто слепыми приверженцами каждого слова учителя, то нам, конечно, следует ожидать некоторого отступления от его учения. Если Панетий и Посидоний вообще заслуживают называться «философами», то нам стоит ожидать, что они придут к своим собственным выводам и время от времени будут расходиться во мнениях с предшественниками. Нет ничего непоследовательного в том, чтобы делать это, одновременно продвигая стоическую философию как школу, вызывающую наибольшую интеллектуальную симпатию. Действительно, если бы это было не так, то сами понятия философской школы или традиции рисковали бы стать противоречием в терминах.
Следует также отметить, что восхищение Панетия и Посидония Платоном и Аристотелем может быть не столько отражением их персональных эклектичных воззрений, сколько выражением более широкого изменения философского климата в тот период. Если ранние стоики стремились, как кажется, утвердить свою философскую независимость от Платона, то к концу II века до н. э. Платон мог рассматриваться скорее как источник, из которого вырос стоицизм, нежели как философский соперник. В этот же период возродился интерес и к философии Аристотеля; его всё чаще воспринимали как выдающегося философа, а не просто как главу конкурирующей школы. Поэтому любой, кто стремился стать философом, должен был оценить его мысль по достоинству.