И обе не в ладах друг с другом.
Одна, как страсть любви, пылка
И жадно льнет к земле всецело,
Другая вся за облака
Так и рванулась бы из тела».
И. В. Гёте. Фауст.
Перевод Б. Пастернака
Оглянувшись вокруг себя – где бы мы ни находились, что бы мы ни делали, вовлечены ли мы в некую предметную деятельность или погружены глубоко в свои переживания и мысли, – мы увидим границу двух миров: известного и неизвестного, освещенного светом нашего понимания – и находящегося во тьме.
Допустим, мы видим стену дома, и у нас есть смутные предположения, что может находиться за ней – какие-то коммуникации, комнаты, неизвестные нам люди, вовлеченные в свою жизнь, – но мы ничего про это не знаем. Рядом с нами известные нам люди, мы видим их физический облик, понимаем, как правило, смысл их речи и воспринимаем невербальные сигналы, исходящие от них, но будет большой иллюзией полагать, что наше знание о них глубоко, – их внутренняя жизнь, эмоции, мысли, реальные планы для нас непостижимы. В ленте новостей можно прочесть сообщения об успешных экспериментах на адронном коллайдере и об обнаружении бозона Хиггса, но, если вы физик, вы как раз очень хорошо понимаете, что ваш взгляд упирается в стену непонимания многих важнейших вопросов физического устройства мира. Не имеет значения, наблюдаем ли мы объекты вживую или в своей памяти или воображении – по ним проходит эта граница черного и белого; точнее, свет постепенно переходит во тьму через некоторую серую область все более истончающегося знания.
Эта граница представляет собой водораздел между сознанием и бессознательным. Сознание, в этой парадигме, состоит из чистого света, как это и следует из речевой формулы свет сознания; оно беспредметно. Бессознательное же – это весь мир, данный нам в физических и ментальных объектах; мы наблюдаем его внешнюю сторону, глядя со стороны сознания глазами своего внутреннего Я.
Что же, неужели весь мир форм и явлений – это тьма? Да, во всяком случае частично, в какую-то меру. И с этим согласится каждый, кто посмотрит на мир свежим, отстраненным взглядом и заметит, что все эти формы – это сгущения, уплотнения, затемнения ткани бытия, то есть изъятия из прозрачности, проницаемости, легкости, света, а все явления – лишь метаморфозы этих сгущений…
«Под скамьей, как раз там, где я сидел, в землю уходил корень каштана. Но я уже не помнил, что это корень. Слова исчезли, а с ними смысл вещей, их назначение, бледные метки, нанесенные людьми на их поверхность. Я сидел ссутулившись, опустив голову, наедине с этой темной узловатой массой в ее первозданном виде, которая пугала меня.