Летом около Шёлковской станицы, а у Гудермеса, опять бомбили, три дня стояли у Терека. Переправлялись войска, а мы ждали.
1942 год. Заболели малярией. Меня трясёт, говорит мама, а вот мы с Толиком ничего и едем дальше. Болеем на ходу. Температура высокая. А они, пацаны в бреду. Говорят, мама, печка горит жарко. Погаси, туши печку, жарко.
А и дурная была, укрою верблюжьим одеялом, толстое такое, думала пули не пробьют, а что мне было 25 лет. О пулях, что нам пули, думала, какое. Толстое, значит, не пробьёт. Это когда нас бомбили. Так я нас всех троих спасала, укрывала.
Комары малых заедали. Так он, Малий, руководил, мазь привозил и утром спрашивал, как дети. Спрашивал. Да, внимательный был, мазь от комаров привозил из Баку. А сейчас многие живут в Запорожской области, Большой Токмакский район, село Гришино.
– Даа. Было и такое.
Шли за Гудермесом. Там есть места, пустыни, и волки, преследовали нас, будки крыты кожей, шкуры от коров, а они воняют. А и волки окружают и воют. Воют. Ох, и страшно было.
Стадо, как мишень была, для самолётов, и бомбили, и стреляли и доставалось нам от этих бомбёжек.
Проходили где то в горах Кавказа, команда спасателей бурёнок была очень, очень маленькой. Это ещё труднее, чем линия фронта, говорил и утешал нас демобилизованный руководитель. Объяснял, что там, на передовой страшно, но были окопы, видели врага, где он, а тут. Голая степь, ни куста, ни дерева, и окопов, конечно не было. И, он, умница, как только пролетала рама, знал, что будут бомбить, и команда…– все врассыпную, разгоняли скот подальше в разные стороны и сами подальше от своих бурёночек. Тогда хоть бомбы не летели, а только с пулемётов, где было больше людей. Страшно. Жутко. Жестоко.
И вот. Идут наши телеги со стадами, тишина. Кавказ уже не бомбили и так медленно шли, что пацанята бегали рядышком или ходили до ветру. Вдруг, их начали обгонять, хоть и медленно горные люди на верблюдах. Ну, прошли они. Наш, главный уже был на фронте, который по ранению демобилизованный. Проехал на лошади и дал команду всем собраться, его предупредили, что горные люди очень опасные. Воруют всё что можно и нельзя. И вдруг недосчитали, детей. Потом оказалось, Колька пропал.
Наш был вооружён. Остановили кочевников. Оказалось, я сидел уже в корзине, с семьёй этих разбойников. И, только автоматная очередь, в воздух, нашего главного, убедила их вернуть нашего пацана, меня, которого они выдавали за своего. А я помню, мне понравилось на верблюде. Мягко, качает как в люльке, до войны, когда мы были маленькими.