Ночью была гроза, дождь шуршал по палатке, приходил учитель. Поправлял крепления, сорванные ветром.
Она ещё не проснулась, а лучи, прикосновение тепла было. Может это не солнце? Может это первые лучики чего-то непонятного, не испытанного.
В пятнадцать лет у неё уже были крепкие ноги. Она уже была девушкой. Светлые косы, выгоревшие на солнце, свисали ниже крепкой гибкой талии, на шее, на висках, на лбу блестели сияющие колечки её золотистых волос. Улыбающееся лицо светилось от этих кудряшек, от улыбки, и от того, чего она ещё сама не понимала. А зайчик, да что зайчик, ему не дано, то великое человеческое чувство. У него инстинкт. Это страшно – инстинкт. Зайчик об этом не думал, он ничего этого не понимал.
Зайчик не знал, что они и подружки и учитель, ездили в город, за аккордеоном, она, подруга и учитель неплохо играли. В городе пили квас. Так после лагерной пищи вкусно – квас. Потом гоняли по просёлочным дорогам на его машине, рвали васильки, и в последний день признались с подружкой, что взяли без разрешения в его машине две конфетки, жёлтые горошины. Смеялись и рассказывали, как потом переживали. Он улыбался, а они тогда почти дрожали от страха, а он смеётся.
Вечерами сидели у костра, рядом с ним, он был большой мастер страшных историй. А сколько этих историй было в его голове и в жизни. Он много путешествовал, один. На мотоцикле.
И девочке в красном платьице, снова непонятно, что это? Почему это какое-то замирание сердца. Нет. Это не страх.
У неё давно уехал отец. А как хотелось увидеть его. Может это и есть та тоска, через него. Он ведь всего на пять лет моложе отца…
И, на занятиях он всегда давал советы, больше радовался её удачным этюдам и рисункам, когда выполняли задания на пленере и тихонько её называл Шепелявчик. Почти так её в детстве величал отец.
Вечерами играли в ручеёк. Они часто стояли вместе и держались за руки. Другие девочки и ребята тоже стояли часто с ним. И всегда смех, шутки.
Зайчик видел, однажды, как они сидели трое на огромном камне – валуне, среди бескрайнего поля. И маленькая девочка, подружка, сбивалась, волновалась, но играла на аккордеоне и пела. Потом было поле цветов, нюхали заросли шиповника, и он рассказывал, как пахнет степь весной, на его родине в Крыму. Как пахнет цветущий барбарис, лаванда, полынь. Он бывал часто в Москве и, в редакции Огонька, первые космонавты рассказывали, что они в полёт брали с собой маленькую веточку полыни. Запах Земли. Какой воздух там, на его родине. И как он хочет туда. А они удивлялись, – неужели, где то может быть ещё лучше?