– Влево, влево! Уходим. Уходим.
Ушли.
А те с двустволкой поняли, что такого оленя не догнать. Но мы шпарили на всех газах. Он только просил, нну ещё, нууу, ещё немного. Даавай, гони. Спаситель ты мой…
– Да, самое, главное, потом оказалось, они всю дорогу, весь наш спринтерский марафон, стрелки охотники, аккомпонировали, салютовали, почти как в Севастополе на день флота, двойными дуплетными выстрелами, и, только мой пассажир слегка добавлял слова песенки – оой, ооой, яблочко да на тарелочке, а потом дома допел… оой, девочки, где ваши де, де ваши деточки. Но сейчас у него духу хватало только на заикастые неразборчивые.
… – Ммать твою, дробь…
– Ой.
– Картечь.
– Ох, бекассииная,
– Уух, волчья!
– Мамочка.
– Ой. Ещё…
– Оой ой ой…Скорррее домоой…
*
По горному селению без намека на дорогу, там видимо гоняли на двухколёсной арбе, с колёсами выше моего роста, и железными шинами. Как у нас в Крыму древние ископаемые, жители, на Мангуп – Кале.
… Аул. Архитектура почти наш Гурзуф. Крыша одного соседа – дворик другого и так далее, потом пошли домики отдельно, и, камни, каменюки, скалы, и норы в скалах. Да, ещё и грецкие орехи, побоольше ростом, больше тех несчастных, …какого то, там баобаб, без баб.
Приехали.
Стали.
Он почти свалился с моего мотороллера – прям таки близнеца, брата, трёхгорбого верблюда. И, и сразу нас окружила целая толпа родных, которые по его виду и сочными народными фольклорными тирадами, после его размахивания руками, понял, что я спаситель.
Меня почти на руках усадили туда, где, потом я узнал, по большим праздникам, очень большим и не часто, восседал, на таком троне только старейшина их рода, которому совсем скоро стукнет единичка с двумя нулями.
Оох…
Спасённого начали быстро раздевать, правда, только по пояс, и тогда я понял, что разные отметины на его спине они криками, воплями определяли чудо спасения. Картечь, для волка, потом пуля, хорошо чиркнула, а не пробила правый бок и застряла в консервной, моей банке. Меня тоже недолго объясняя, раздели. Видимо его спина и то, что пониже сидело на моём рюкзаке, были отметины. Некоторые запутались в тряпках.
Потом, пулю, нашли в консервной банке, красота, ещё одна сгущёнка с изюмом свинцовым!
А, а, на моём шлеме была, с правой стороны, чуть повыше уха, тоже отметина явно не бекасиной дроби. Хорошо, что шлем мой самодельный был такой вязкий, папье – маше. И лак много, много слоёв. Делал, мастерил целых полгода. Спас. Молодец. А все смеялись, одоробло, а не красота. Потом, позже ученица написала песню, ставшую гимном художественной школы, где я преподавал, там, про этот след от пули на моём шлеме, мазок, явно не мастихином по холсту художника, она, Наташка Захарова написала… и, над шлемом учителя слёзы ронять, как Гамлет над черепом Ёрика*…