Магистр кивнул, но внутри него все больше нарастала тревога. – Почему он так неожиданно и легко принял такое решение? Я же еще не просил эликсир? – возникла мысль. Но он не позволил этим сомнениям вырваться наружу.
Понтифик взглянул на магистра, и в его глазах мелькнуло что-то странное – смесь холодного расчета и недоверия. Он словно говорил: – Ну же, Никколо, я даю тебе шанс признаться. Скажи, что ты, не посоветовавшись со мной, пообещал Филиппу IV эликсир бессмертия. Но магистр молчал, погрузившись в свои мысли.
Неожиданно понтифику в голову пришла идея, как отвлечь Боккасини от интриг для пользы дела и одновременно озадачить короля Франции Филиппа IV.
– Скажи мне, Никколо, как ты собираешься контролировать исполнение буллы, если многие монахи и священники лично заинтересованы в раздельных погребениях? А противостоять нам будут весьма влиятельные люди, – доверительным голосом спросил понтифик.
Магистр сдержал тяжелый вздох, вновь ощущая внутренний жар. Он мог бы возразить, мог бы указать на множество скрытых возможностей для давления. Но вместо этого ответил спокойно, спрятавшись за библейские истины:
– Вариантов не так много, Ваше Святейшество. Будем воздействовать словом, как учил апостол Павел: – Хотя мы и ходим во плоти, но не по плоти воинствуем[12].
Понтифик одобрительно кивнул, хотя напряжение между ними никуда не исчезло. Магистр поклонился, сохраняя спокойствие, но мысли его продолжали кипеть.
– Намерения твои, Никколо, благие, – сказал понтифик, – но всем известно, куда может завести дорога, вымощенная благими намерениями, особенно по простоте душевной. Ты не можешь позволить себе ошибок. Для твоей миссии, да и в интересах Ватикана нужны люди особого склада. Те, кто владеет не только словом, но и острым кинжалом. Люди, которые могут достигать целей в одиночестве в любой точке мира. И это не должны быть религиозные фанатики, – продолжил он, крепко, до боли, сжимая руку магистра выше локтя.
Магистр затаил дыхание и вздрогнул. Ему показалось, что папа видит его насквозь, читает его мысли. Именно о фанатиках, о «католических ассасинах[13]», думал он в этот момент.
– Фанатики годятся лишь для отдельных задач, – будто в ответ на его мысли доносились до него слова понтифика. – Великим подвигом не назовешь публичную мученическую смерть – на виду она красна, но пользы в нашем деле от нее немного. Нет, нам нужны люди осознанные. Те, кто готов умереть без ожидания почестей и памяти, готов быть забытым, но не отступить от своей веры и убеждений.