Шел 1297 год. На закате, под золотистыми лучами угасающего дня, папа Бонифаций VIII, в миру – Бенедетто Каэтани, и его спутник, магистр Доминиканского ордена Никколо Боккасини из Тревизо, медленно прогуливались по саду рядом с папским дворцом в Ананьи[5].
От доверенных лиц из окружения магистра понтифик знал, что истинная цель приезда доминиканца – получить эликсир бессмертия для короля Франции Филиппа IV.
То, что король решил действовать через Боккасини, не вызывало особых вопросов: отношения Ватикана с французским двором в последнее время оставляли желать лучшего. Но то, что Никколо решил провернуть это дело за спиной папы, навевало печальные мысли. Понтифик понимал: плата за такую услугу может быть лишь одна – папская тиара. Иначе магистр не стал бы рисковать. Оставалось только поучаствовать в спектакле, который Боккасини собирался разыграть.
Папа с иронией поглядывал на своего спутника, который с непривычной для него эмоциональностью разворачивал перед ним драматическую историю.
– Так случилось, Ваше Святейшество, – начал магистр голосом, полным почтительного трепета, оглядываясь вокруг, – что на корабле, плывущем из Кипра в Венецию, находились двое наших братьев – доминиканцев. Им довелось исповедовать умирающего тевтонского рыцаря, который стремился получить у вас аудиенцию. При нем было рекомендательное письмо от магистра тамплиеров Жака де Моле[6].
Папа мельком взглянул на письмо, наслаждаясь вечерним пением птиц, затерявшихся в кронах деревьев, и невольно вспомнил свою последнюю встречу с магистром тамплиеров, которая едва не закончилась ссорой. – Очень странно и совсем не похоже на Жака, – подумал понтифик. – Если бы он просил за своих, за тамплиеров, это было бы понятно. Но тевтонцы? Что это за реверанс в их сторону? Он что, пытается пригрозить мне, намекая на создание антипапской коалиции религиозных орденов, или, наоборот, ищет повод для примирения?