Она стоит рядом с молодым шеф-поваром Даниэлем, владельцем модного ресторана французско-китайской кухни за углом от магазинчика «Фонарики желаний». Завидев меня, бабушка Шуэ приветливо машет рукой, подзывая к себе. Я не собиралась прерывать их разговор, но Даниэль тоже начинает лихорадочно мне махать. Подойдя ближе, я слышу, как бабушка Шуэ упоминает кастрюлю, и сразу всё понимаю: она рассказывает Даниэлю о своём подарке новым молодожёнам из общины, которые переехали в многоквартирный дом вниз по улице; они учатся в аспирантуре расположенного неподалёку Иллинойсского университета в Чикаго. Я, в общем-то, и сама могу дословно пересказать историю этой кастрюльки:
– Я увидела просто замечательную кастрюлю! На ней было выведено Good pot, продавали её по акции. По акции! Естественно, я её купила – точно ведь должна быть хорошая, раз так написано! А потом – вот не поверишь, – когда я подарила им эту кастрюлю, они рассмеялись, потому что у слова pot есть ещё одно значение – что-то там про курение! Ты знал? Они думают, что эта двусмысленность очень смешная, а я вот думаю, что английский язык вообще ни в какое сравнение не идёт с китайским. У нас куча омофонов[6] и хитрых идиом, и мы относимся к ним очень серьёзно. Это мы тут настоящие мастера каламбуров! Даже наши традиции основаны на двойных значениях: например, на Новый год мы едим рыбу потому, что слово «рыба» произносится так же, как «изобилие»!
Я знаю её истории лучше, чем свои пять пальцев (сказать по правде, если бы мне предложили выбрать мои пять пальцев из ряда фотографий других пальцев, я бы, наверное, их не узнала).
Как только я подхожу к ним, Даниэль хлопает меня по спине и убегает. Он бросает на меня взгляд, в котором угадывается «спасибо, что спасла меня» – к сожалению, на меня часто бросают такие взгляды, когда я подхожу к бабушке Шуэ и присоединяюсь к беседе. Говорят, Шуэ-найнай слишком разговорчивая. Я пожимаю плечами, надеясь, что бабушка Шуэ не заметила этого взгляда, а потом смотрю на неё. Она хорошая – пусть и многословная – рассказчица, так что я совсем не возражаю, когда она ни с того ни с сего в сотый раз начинает рассказывать, как познакомилась со своим мужем.
Впрочем, в этот раз история всё-таки кое-чем отличается. Она говорит не печальным, а скорее ностальгическим тоном. Её глаза ясны и полны надежды, а не подёрнуты дымкой слёз. Она подтверждает мои наблюдения, закончив рассказ совсем не на той ноте, что раньше. Вместо того чтобы тосковать по покойному мужу и детям, она говорит: