Идти было тяжело. Ноги болели, неудобный чемодан и лямки, сделанные из поясных ремней, оттягивали плечи и натёрли спину. Солнце ещё припекало, но к вечеру станет холоднее и плащ лучше не снимать. Местность потихоньку менялась, мы двигались на север страны. Самую большую часть пути мы прошли в первые несколько дней, используя большие стационарные порталы, расположенные в крупных городах страны. Но по мере удаления от сердца королевства, порталов становилось всё меньше. И вот уже неделю я иду вместе со ссыльными пешком, пробираясь от одной стоянки до другой.
Ссыльные шли вдоль неспешно двигавшихся фургонов. Хорошо, что нас не гнали. Скорость была комфортной, хотя эту дорогу лёгкой не назвал бы никто. Но это лучше, чем смерть. Помыться бы, но о такой роскоши лучше забыть. Хорошо, что разрешают на ночлеге обтереться над тазом с еле тёплой водой.
Я огляделась, многие лица уже узнавала, но люди держались от меня в стороне. Хотя чего им уже бояться? Это я опасалась, как бы последние вещи не стянули или, чего хуже, сунули нож под рёбра. Жить хотелось, несмотря на все обстоятельства. Людям не нравились такие, как я, вроде и дворянка по происхождению, но лишённая всех прав. Не ссыльная, но была под следствием и путешествует с разрешения дознавателей вместе с этапом. Но мне было всё равно. Лучше уж на северных границах, чем за решёткой или на плахе. К тому же у меня будет своя земля и дом.
Да, теперь женщине позволялось владеть собственной землёй. Я даже могла получить не наследный титул. Могла бы иметь счёт в банке, посещать в одиночку театр, магазин или кафе. А самое главное, могла бы учиться. И теперь мне вовсе не обязателен родственник мужчина, чтобы всё это иметь. И против этого выступали мой отец и муж, пошли против короля и реформы, которая давала свободы женщинам и ограничивала власть дворян? Чего они добивались? Не хотели терять власть? Деньги? Боялись конкуренции среди женщин? Или просто хотели оставить все как есть, не менять застарелые устои? Я не знала ответы на эти вопросы, хотя за время следствия и пути задавала их себе сотни раз. А с отцом ругалась из-за этого и того раньше.
В какой-то степени, несмотря на все невзгоды, я чувствовала одухотворение. Впервые за двадцать шесть лет моя жизнь теперь принадлежала только мне. И пусть я иду со ссыльными, и на меня косятся простые мужики и бабы, которые тоже в чём-то провинились перед королевством, но я знала, что для меня начинается новый этап жизни. Королевское помилование дарило мне жизнь и шанс на свободу.