– Ну, и дороги тут у вас, – сказал папин друг.
– А сейчас пожалуйте к столу, – сказала мама. И начала раскладывать еду по тарелкам.
В суматохе: всех нужно было накормить ужином, потом на столе прибрать, посуду помыть, зубы почистить, подготовить ко сну, мы про эту телогрейку-то и забыли. А она была сделана из ваты и простегана. То есть загорела не сразу, вначале тлела долго. Ночью все спят, а в избе запах гари. Хорошо, папа проснулся, он и почувствовал этот непонятный запах, вначале подумал, что что-то из еды пригорело. Еще полежал немножко, а потом как подскочит. Двери открыл настежь, хоть и зима была. Схватил какую-то тряпку, и вытащил почти уже горящую телогрейку на улицу, на снег. И так не очень громко сказал, чтобы нас не напугать. Всем одеваться и выходить в коридор. Мы, на удивление, быстро оделись, и вышли на улицу. Там было холодно, градусов тридцать пять. А Таня надышалась гарью, ее и стало рвать. Она у нас такая, слабенькая была в детстве. Поэтому мама всю ночь с ней была рядом. Пока мы со всеми разобрались, пока проветрили в комнате, то уже и спать-то осталось чуть-чуть. И остался папин друг без телогрейки. Хорошо хоть все живы здоровы. Пострадала только Танюша, самая маленькая.
А еще наш папа мастер, он все делал своими руками. Рядом с печкой он сделал полати. Они были установлены под потолком, и там спали старшие дети.
Справа от печи стоял стол, укрытый скатертью, с пышущим жаром самоваром, вокруг которого собирались мы на чаепитие, и не только.
Возле стола – длинная лавка, сундуки. Вдоль стен были полки, на которых помещалась вся домашняя утварь. Лавка у печи, где стряпала мама, была забита чистой посудой. Мама сама мыла посуду сразу после еды, и приучала нас к этому. Если вдруг ей нужно было срочно уйти, мы сами мыли посуду.
Рано утром мы разжигали огонь в печи. Вот как это обычно бывало. Мы с вечера заносили домой дрова, из сухого полена мы стругали ножом щепки, получался хороший растопочный материал, с помощью которого разжигали в печи первый огонь. Так как в доме утром холодно, готовили все с вечера, а утром только открывали печь, подносили спички к бумаге или щепкам, и огонь в печи оживал своим ярко оранжевым цветом. Как только все разгоралось, можно было добавлять и другие поленья, вначале сухие, а чуть позже и сырые.