– Лиам, малыш, что с тобой? Я знаю, ты скучаешь по Питеру и Колину, но мы будем с ними видеться, я тебе обещаю, – не выдержав этой картины, она подбежала ко мне и начала крепко- крепко обнимать.
– Мам, мне кажется, я никому не нужен, – я говорил быстро, чтобы она меня не перебивала. Иногда кажется, что все ждут от тебя советов или утешения, а тебе просто нужно, чтобы тебя выслушали. – Дядя Питер любит Колина и меня, нам было очень весело, но я не понимаю, почему я не могу получить этого от Уильяма? Я сделал что-то плохое? Может, я его обидел? Он же такой добрый, почему он так жесток со мной, я же его сын. Единственный сын. И я страдаю. Он нужен мне, а я ему нет. Это ранит меня.
Я не мог больше сказать ни слова, потому что меня захлестнули слёзы, и я рыдал, выплескивая всю боль,
накопившуюся за много лет. Я сам удивился тому, насколько чётко и ясно выразил свои мысли, словно готовился к этому разговору всю жизнь. Видимо, это не оставило маму равнодушной. Страшно не тогда, когда ты настолько зол, что готов разрушить всё вокруг, а когда ты настолько спокоен, что разрушение происходит внутри тебя, стремительно и безжалостно.
– Малыш, он очень тебя любит, просто ему в жизни пришлось очень тяжко. Но помнишь, даже после самого сильного дождя появляется радуга, и когда-нибудь эта радуга обязательно появится и в нашем доме, будь уверен.
Мама уложила меня на диван, укрыла одеялом, окружила своей любовью и крепкими объятиями. Так я и проспал до самого утра, омытый своими и мамиными слезами.
Проснулся я довольно поздно, но никто не торопил меня вставать. В нашей семье всегда очень бережно относились к личному пространству каждого, даже слишком. Иногда казалось, что это чрезмерное уважение перерастало в наглое безразличие.
Я не выспался, но что-то невидимое заставило меня проснуться и, словно в полусне, пройти в кабинет отца. Если бы я знал, что мне предстоит услышать, я бы предпочел оглохнуть.
В кабинете сидели мама и папа. Я удивился, что он разрешил ей зайти, но потом смекнул, что она и не спрашивала разрешения. Этот факт заставил меня нервничать настолько сильно, что мне казалось, их прервет бешеный стук моего сердца или же начнется приступ астмы.
– Уильям, он же твой сын! Он страдает! Не будь таким эгоистом, я понимаю, тебе тяжело, но ты не можешь так поступать с ним. Он не знает всего, что произошло, и принимает всё на свой счёт, – мама старалась говорить как можно тише, словно боясь, что их разговор может кто-то подслушать.