Со временем нам стало известно, откуда у нашего учителя истории любовь к этой притче. В 20-е, свои студенческие, годы он выезжал из Баку в Среднюю Азию на заработки, и, работая журналистом, побывал в различных уголках Таджикистана и Узбекистана (в его семейном архиве хранится справка что им в газете «Правда Востока» было опубликовано более сотни заметок, очерков и статей), встречался с мудрыми старцами, хранившими заветы Абулькасима Фирдоуси и Абуабдулло Рудаки, Джалалиддина Руми и Абдуррахмана Джами. И видимо, есть что-то символическое и не случайное в том, что прах его покоится в Душанбе.
Дело в том, что в последние годы жизни его вновь потянуло к романтике своего юношеского выбора – инженерной работе. Мне кажется, что решение вернуться к инженерной работе было принято под влиянием встреч с друзьями студенческих лет – Мишей Авшаровым и Мишей Усышкиным, мнением которых он дорожил. Авшарова он любил за цельность его натуры, от-крытый характер, остроумие, надежность в дружбе, и конечно, за верность плану ГОЭЛРО (для инженеров первых лет советской власти этот Ленинский план значил нечто большее: они были современниками его разработки и принятия). Именно к М. Авшарову, завершавшему тогда строительство Мингечаурской ГЭС в Азербайджане и гордившемуся своим объектом как его главный инженер, поехал Борис Львович перед принятием окончательного решения. Их общий выбор пал на строительство Сулакской ГЭС в Дагестане. Для инженера Чернявского он стал шагом на пути к участию в сооружении гиганта Средней Азии, одного из чудес XX века – Нурекской ГЭС. Этот грандиозный объект, как мне кажется, позволил ему, уже немолодому, почувствовать масштабы своих огромных организаторских способностей на посту начальника отдела оборудования и утолить жажду к инженерному творчеству, которая, похоже, не покидала его никогда несмотря ни на какие повороты в судьбе. Здесь он закончил и свою трудовую биографию, и жизнь, скоропостижно скончавшись 28 апреля 1966 года, не дожив несколько дней до своего 65-летия.
Но вернемся на уроки истории. Ситуация в школе сложилась так, что для своих учеников он, как учитель, сразу стал наиболее интересным и самой авторитетной личностью, которую ученики стремились испытать, вплоть до того, что вооружившись всякого рода книгами и словарями, распределив между собой слова, «устраивали экзамен» на знание значений редко употребляемых слов. Этим, правда, занимались десятиклассники (Виталий Мукусев, Лева Давыдов, братья Мурзины: мы были тогда в восьмом) и не очень долго – экзамен учителем был вы-держан, а ученикам становилось все более стыдно не знать, не уметь отвечать на вопросы. В нашем классе у Бориса Львовича были два самых любимых ученика – Никита Ротов и Юра Мо-розов. Ревности к ним у нас не было. Это были действительно очень самобытные ребята. В феврале 1964 года, спустя тринадцать лет после окончания школы Никита мне писал: «Борису Львовичу передай, что знания, которые он дал всем нам, умение анализировать то или иное событие, которому он научил нас, сидят в моей голове прочно и очень помогают в работе, в полит-работе, которую как и любой другой офицер, я провожу с солдатами». (Никита погиб трагически в августе 1966 года в Казани при очень странных обстоятельствах.)